– Я не боюсь, – сказала она. – Я вас не боюсь, Доминик.

Они шли по дорожке; молчание нарушали только звук их шагов и слабые отзвуки разговора гуляющих по парку. Они приблизились к фонтану в южном конце парка.

Наконец, когда они обошли его и оказались вне поля зрения остальных гостей, он прервал молчание. Прислонившись спиной к каменному основанию фонтана, он скрестил руки на груди.

– Итак, Эллен, – проговорил он, – я хочу вам кое-что сказать.

Она смотрела не на него, а вдаль, на долину, хотя ее поза говорила о согласии слушать.

– Пожалуй, это не то, чего вы ждете, – начал он. И тихонько рассмеялся. – Мой брат сообщил мне в весьма резких выражениях, что я не должен вас беспокоить, пока вы гостите в его доме. Кроме того, у меня было время подумать. Чтобы оправиться и от потрясения, и от негодования.

Она промолчала, продолжая смотреть на темнеющую вдали долину.

– Эллен, я знаю, что ребенок, которого вы ждете, – мой. Мы оба это знаем. Поговорить о том, как сложится жизнь у моего сына либо дочери, мы еще успеем. Успеем и поспорить, и поссориться. Это не к спеху. Еще шесть месяцев дитя будет благополучно расти в вас. Отец в это время ему ни к чему…

Она обернулась и посмотрела в его сторону, но мимо него.

– Вы мне всегда нравились, Эллен, – продолжал он. – Я не знаю женщины, которая вызывала бы у меня большее восхищение и уважение. Вы очень сильный человек. Ваше присутствие всегда приносит покой и утешение. В то время я толком не сознавал, что мне нравится приходить к Чарли отчасти из-за вас. Полагаю, я вам тоже нравился. Вы всегда мне радовались. Никогда не давали понять, что я лишний. Не заставляли меня чувствовать неловкость даже тогда, когда я засыпал в вашем доме. Вы смеялись надо мной и над Чарли. Что случилось с нашей дружбой?

– Вы прекрасно знаете, что с ней случилось, – ответила она. – Мы ее разрушили. Вместе. Я обвиняю вас в этом ничуть не больше, чем самое себя.

– Это потому, что обратились друг к другу за плотским утешением, когда нам стало необходимо утешение эмоциональное.

– Да.

– Три года против шести дней. Неужели мы позволим горечи и отстраненности стать между нами, если нас связывают трехлетняя дружба и всего шесть дней других отношений?

– Я не могу взглянуть на вас и не вспомнить всего, – сказала Эллен. – Не могу делать вид, будто этого не было.

– Но ведь дружба существует помимо этого. Она существовала даже одновременно с этим, Эллен. Не правильно помнить только о плотской страсти. Я снова хочу знать о вас все. Хочу знать, что вы пережили за последние месяцы. За то время, что мы проведем здесь, я хочу снова стать вашим другом. Неужто вы считаете это невозможным? Если вы ответите «нет», я уеду отсюда завтра. Это я вам обещаю твердо.

– Доминик! – Она подошла к нему и остановилась в нескольких футах. – Я не знаю, возможно ли это. Не знаю…

– Но вы хотите попробовать?

Она закусила губу.

– Не знаю.

– Хотите, чтобы я уехал?

– Нет, – прошептала она, устремив на него взгляд, скрытый полутьмой. – Но я не могу обещать, что мне будет с вами хорошо и что мы с вами когда-нибудь снова станем друзьями.