Джаз мало понимали. Считалось, что вся ритмичная музыка и есть джаз. То, что увидели в “Судьбе солдата в Америке” – знаменитый фильм, откуда пошла “My Melancholic Baby”, – многим казалось настоящим джазом. Но под ту музыку можно было только танцевать. А настоящий джаз никто не играл тогда, танцевальную музыку играли. А джаз играли продвинутые люди – Леша Козлов, Андрюша Товмасян. Андрею было четырнадцать-пятнадцать лет, когда он начинал на трубе своей дуть. В каких-то клубах при жэках, в подполье, нелегально. Это потом власти уже поняли, что никуда от этой музыки не денешься, что надо взять ее под руководство, под управление. И пошли фестивали и прочее…

Анатолий Кальварский:

Джаз и “стиль” ничем не связаны. Стиляги просто ходили танцевать, им хотелось знакомиться с девушками, уговорить их, затащить на хату. К джазу это не имело никакого отношения. Были джазмены, и были стиляги. Разные вещи абсолютно.

Вадим Неплох:

Джаз был запрещен в СССР всегда. Особенно после сорок восьмого года. В те времена даже говорили, что “от саксофона до ножа – один шаг”. Когда мы играли уже у Вайнштейна, на танцах, то нам разрешалось играть один фокстрот в отделении. А отделений было четыре. И в основном были всякие советские танцы. И то старались, чтобы фокстрот был медленный. Джаз – музыка свободных людей, я думаю, поэтому его и запрещали.

Играли нелегально, и нас гонял все время комсомольский патруль. Устраивали закрытые вечера в Академии художеств, в Доме архитектора, в Академии наук. Иногда больше удавалось сыграть, иногда меньше. Все делалось под видом вечера на 7 Ноября или 1 Мая. В научно-исследовательские институты нас приглашали. Я помню, играли в Институте цемента.

Танцы были по субботам, и приходили на них очень интересные люди. Хорошо одетые. Я помню даже, что Сережа Довлатов однажды ждал меня и контрабас мой нес, чтобы его пропустили.

Георгий Ковенчук:

Были “бродячие” подпольные джазы, которые появлялись на всяких студенческих вечеринках. Они сначала играли разрешенные бальные танцы, потом – раз, и начиналось. За ними следили, их выгоняли, вызывали милицию. Джаз тогда был запрещен – “тлетворное влияние Запада”. Был взят на вооружение Максим Горький, который джаз назвал “музыкой толстых”. Правда, к нам приезжал Поль Робсон, он пел некоторые “спиричуэлс”, а аккомпанемент был джазовый. Кстати, в ресторанах джаз был вполне разрешен. Видимо, в целях привлечения посетителей. Хачатурян написал “Танец с саблями” – это тоже было похоже на джаз, и все слушали. До смешного доходило: например, передавали эстрадную музыку по радио и под конец ставили фокстрот или танго. Но фокстрот назывался “быстрый танец”, а танго – “медленный танец”. А однажды – я помню, не поверил своим ушам – вдруг диктор так быстренько произнес: “танго”. Я думал, что ослышался. Утром прихожу в институт – “да-да, слышали, сказали „танго“”. Это было такое событие: “танго” сказали, ой! Вот такое время было.

Рауль Мир-Хайдаров:

Колоссально был популярен Луи Армстронг и Дюк Эллингтон с его “Караваном”. Элвис Пресли был у всех, конечно, на слуху. Но еще был Джонни Холидей – французский певец. Джонни Холидей американскую музыку перенес во Францию. И почему-то в нашем городе оказались записи Джонни Холидея. Было плохо записано, но мы все равно восхищались: какая чудесная музыка, какой ритм! И когда я сегодня слушаю на первоклассной аппаратуре музыку, думаю: вот хотя бы один раз те записи тогда услышать в настоящем виде!