“Многие считают, что именно с фестиваля начался распад патриархального уклада и постепенная европеизация столицы, – пишет в своей книге “Рок в СССР” известный музыкальный критик Артемий Троицкий. – Москва уже не могла оставаться прежней. Стиляги тоже не могли быть прежними”.

И действительно, фестиваль можно считать началом упадка движения стиляг. “Я подозревал об этом и раньше, но во время фестиваля все смогли убедиться, что и наш „стиль“, и музыка, и кумиры – все это было дремучим прошлым, – вспоминает Алексей Козлов. – Какие-то стиляги оставались и после фестиваля, но это были отсталые элементы, запоздалые подражатели”.

Нет, стиляги, конечно, не исчезли сразу. Более того, среди них выделились “элитарные” группы – “штатники”, а позже – “айвиликовые штатники”, к которым принадлежал и Козлов. Но количественный состав их был гораздо меньшим. Став ко второй половине пятидесятых массовой модой, охватившей весь Советский Союз, стиляжничество – подобно любой массовой моде – в конце концов сошло на нет.

Валерий Сафонов:

Фестиваль молодежи и студентов пятьдесят седьмого года тоже сыграл роль в этом плане. Были концерты по городу, мы там болтались туда-сюда. Видели эту молодежь. Многие знакомились в то время, потом у наших девушек рождались негритята.

Борис Алексеев:

Люди ходили, улыбались. Фестивальщики были раскованы, по-другому себя вели. Москвичи были какие-то собранные, не было, как сегодня сказали бы, такой развязности. А эта приезжая публика громко говорила, всякие песни пела. Хотя фестивальщиков старались все время возить на грузовых машинах или на автобусах – чтобы они не очень по улицам шатались, – они все равно гуляли. А жили они где-то в районе ВДНХ. И было сразу видно, что вот идет фестивальщик. Конечно, они повлияли, потому что могли так вот свободно идти, обниматься. Раньше у нас этого не было. Ну что вы, какое там – в обнимку ходить?

Александр Петров:

Приехало со всех стран много молодежи – и черные, и белые, и желтые. Я помню, в центре Москвы в автобусе ехали иностранцы, и, видно, индус какой-то – в чалме – всем руки пожимал. И я протянул руку – и даже испугался: он крепко схватил ее, и я не мог ее выдернуть и боялся попасть под машину.

Фестиваль стал окном в мир. Молодежь познакомилась с модой. Ведь мода западная отличалась от моды советской. И молодежь стала тоже стараться одеваться модно – где-то утрированно даже: молодежи, как максималистам, это свойственно.

Борис Дышленко:

Я как раз был в Москве и свидетельствую – произошел большой сдвиг. Советская молодежь впервые подверглась влиянию Запада. До этого все было очень тихо.

Георгий Ковенчук:

Никто не верил, что в джинсах ходят американские безработные. И вот теперь у нас в джинсах бомжи ходят. Джинсы появились сразу же после фестиваля молодежи. Это был пятьдесят седьмой год. Я тогда обратил внимание. Смотрю – все в каких-то таких красивых штанах. Я сначала думал, что это рабочие штаны – как комбинезоны простроченные. И все захотели такие джинсы тогда купить. И подделки появились – “самопалы” назывались. Доставали нашивки – “лейблы”, нашивали. У многих портных получалось очень профессионально. Но зоркий глаз сразу отличал подделку. Были еще джинсы болгарские – их считали туфтой. Они какого-то цвета были травяного.