— Плесни-ка мне любимого "армянского" пятизвездочного.

Афган подошел к бару, достал бутылку конька. Налил в бокалы совсем немного и протянул один Ворону.

— Тебе бы не мешало повременить. Слышал, что Фая сказала?

— Кто не курит и не пьет — тот здоровеньким помрет, а это, мать вашу, обидно. Сольешь меня ей — уволю.

— Я сам на пенсию уйду.

— Я тебе уйду. Так что там? Давай, хватит тянуть.

— Азиаты подтягиваются, Ахмед три дня назад приехал с головорезами своими. Я пробил — там вроде секс-трафик налаживают. Насчет дури пока тихо, но сам знаешь, он дело Камрана продолжит — это их семейный бизнес. Царь им там малину подпортил основательно, но они уже оклемались, видать. Скоро каналы начнут пробивать, если уже не начали.

— Царя не Ахмед замочил. Это кто-то из своих. Хотя эта тварь хитрая, мстительная, может, и замешан. Душно-то как.

— Все окна открыты, на улице плюс пять. Хреново тебе, Ворон. Пора с сыном не в строгого воспитателя играть, а серьезно разговаривать.

Ворон криво усмехнулся:

— Думаешь, в ящик сыграю и трон не передам наследнику?

— Думаю, что на трон посадить кого угодно можно, а заставить уважать — это уже другое дело. Заслужить надо. Ты его за бортом держишь в спасательном жилете, а пацан плавать умеет. Соображаешь, Ворон?

— Не дурак. Соображаю, — Савелий опустил рукав рубашки, — он про дочь узнал. Ощерился. Скалится.

— Это такая иголка, которую в стоге сена не спрячешь. Рано или поздно узнал бы.

— Ничего, перебесится.

— У нас нет времени на "перебесится". Семью Толяна замочили вчера ночью, Ворон. Всех порешили. Жену изнасиловали, голову отрезали и детей обезглавили. Распотрошили, как свиней на бойне.

Савелий сжал кулаки с такой силой, что хрустнули кости.

— Твою мать. Кто?

— Сараевские. Мы недавно их барыг слили. На нашей территории ошивались, наркоту по школам распихивали. Теперь червей кормят на свалке за городом. Видать, Михай решил яйцами тряхнуть и, типа, отомстить.

— Живодеры хреновы. Оборзел Михай, страх потерял. Будем кастрировать, чтоб не тряс.

— Ответка сейчас нужна, Ворон. Ребята волнуются.

— Знаю. Будет им ответка — такая, что все проблюются.

— Пора Андрея в курс дела вводить и людей с ним знакомить.

— В разборки братвы вмешивать? — Сава залпом осушил бокал.

— Стаей волков можно управлять только если с ними гнилые кости обгладывал и добычу валил. Сам валил и делился со своими. Чистеньких вожаками не выбирают, Ворон. Сам знаешь. Так что решай — или все под твоим контролем, или он с цепи сорвется и в стороне окапываться начнет. Окопы легко могут стать могилами.

Ворон откинулся на спинку дивана и сжал пустой бокал двумя руками.

— Да знаю я все.

Потом повернулся к Афгану.

— Страшно мне, понимаешь? Нет у меня никого больше. Ничего и никого. В этой гребаной проклятой гонке я всегда был одиночкой. Ради него все. Если сына схороню — смысл тогда в чем?

Савелий Воронов создал свой, личный мир. Четкая иерархия. Жесткая дисциплина. Свод правил, который не обсуждается — только в таком случае ты можешь быть его частью. А второго варианта нет — отсюда не уходят…

Он выбрал для себя путь криминала. Он шел по нему не один десяток лет, шаг за шагом превращая его в крепкий фундамент. Несмотря на свой почти детский возраст, это было осознанное решение. Его личный выбор. Приправлен горечью, отчаянием и невыплаканными слезами по погибшим родителям, которых расстреляли, как скот, у него на глазах. Он оказался один на один с миром, который его ненавидел и поставил на нем позорное клеймо сына врагов народа. Пройдет не так много времени, прежде чем он все реже будет слышать собственное имя, ведь все буду звать его просто Вороном.