Как дикая ирония — это белое платье, залитое кровью и Андрей, сжимающий Лену и раскачивающийся с ней из стороны в сторону, как безумный, перебирающий ее волосы перепачканными кровью пальцами. Мороз по коже и сердце в тиски. Словно мне самому дали несколько раз по голове, потому что в висках выло отчаяние. Подошел к нему сзади и сильно сжал его плечи. Молча. Чувствуя, как его колотит крупной дрожью.

— Найдем мразей, брат. Найдем и шкуру снимем живьем. Отомстим за нее. Я клянусь тебе, отомстим. Никто не выживет.

Он меня сейчас не слышал. Ни слова. И я знал об этом. Андрей смотрел на нее, и я понимал, что лишний здесь. Это те минуты, которые принадлежат только им обоим. Самые последние, которые у них остались. Точнее, уже только у него. Было счастье и не стало. Вот так просто оборвалось, как тонкая ниточка, меняя судьбы, кромсая сердца. Счастливой осталась только Лена. Навечно. Я вышел в гостиную, рассматривая пол, сканируя помещение. Карина явно сопротивлялась. Мрази тащили ее насильно. Это она сдернула скатерть. Вернулся к двери, внимание привлекла тряпка, наклонился и подцепил двумя пальцами — усыпили или парализовали, чтоб не вырывалась. Нажму на своих в ментуре. Найду ублюдков, из-под земли достану.

Фаина приехала через десять минут, не одна, с ребятами и, посмотрев на меня, все поняла. Я увидел, как она побледнела и судорожно сглотнула. Слишком близка этой семье — как дочь Саве и Андрею, как сестра. Неожиданное благородство Ворона.

Она зашла в спальню, а я следом. Опять встал в дверях, Фаина опустилась к ним на колени, что-то прошептала Андрею, и он вдруг сильнее прижал к себе тело Лены, заплакал, поднимая лицо к потолку. Я отвернулся, доставая сигарету снова вышел в гостиную. Чужое горе иногда выворачивает душу настолько, что хочется самому орать от невыносимости. Чудовищно видеть кого-то счастливым до безумия и уже через какие-то сраные двадцать минут смотреть, как человек крошится и рассыпается у тебя на глазах. Я всегда знал, что больно не мертвым, больно живым. Больно тем, кто остался жить с потерей и воспоминаниями.

Подошел к шкафчику, протянул руку за бутылкой с виски и увидел, что у самого дрожат пальцы. Откупорил и отпил из горла, глядя на фотографию Лены в белой рамке, сделанную совсем недавно. Там стояло число и время. Резко выдохнул, слыша голос Фаины, тихий успокаивающий, и хриплый Андрея:

— Нет. Нет. Нет.

Внезапно зазвонил чей-то сотовый, зажжужал где-то на полу. Я поискал глазами и увидел смартфон Лены, а на дисплее высветилось изображение Карины. Схватил сотовый:

— Да.

— Вы кто? — сухой и официальный мужской голос.

— А кто вам нужен?

— Я Федор Матвеевич Ребров, врач неотложной помощи. У нас в машине девочка лет тринадцати, в полубессознательном состоянии. Везем в больницу. Где ее мать?

— Мать мертва. Я ее дядя. Куда везете? Что с девочкой? В каком она состоянии?

— Девочка сильно избита. Мы пока не можем оценить степень внутренних повреждений. Не исключаем и насилие сексуального характера.

Когда я отключил звонок, мне показалось, что я смотрю на мир через черное стекло. Черное с красными вкраплениями. Я физически почувствовал, как затрещали мои кости, пропитываясь ядом ненависти. Я не знал, как сказать все это Андрею сейчас. Но когда он узнает — это будет еще один удар. Болезненный, выворачивающий наизнанку. Одно утешает — Карина жива, а значит, и у Графа будет причина жить дальше. Ради нее. Крепнуть и мстить. И мы отомстим так, что земля содрогнется и пропитается кровью.