— Это было ее решение, — повторил он. — И я его уважаю.

— Вот я и говорю, что она особенная. — Фифи раскинул руки, признавая очевидное.

Пассан одним махом соскочил с седла мопеда, сжимая в руке противозапорное устройство, и приблизился к панку. Тот инстинктивно отпрянул.

— Да вообще, что ты ко мне с этим лезешь? Между нами все кончено, и…

Его оборвал звонок мобильного. Он выхватил телефон:

— Алло?

— Что это за выходка с леденцами?

Наоко. С места в карьер, без единого доброго слова.

— Ты заходил домой этой ночью?

— Вовсе нет. Я…

— Не держи меня за дуру. Сейчас моя очередь. Тебе там делать нечего.

— Успокойся и скажи толком, что я такое сделал. — Ничего не понимающий Пассан попробовал добиться объяснений.

— А то, что ты ночью, как вор, пробрался в дом и положил леденцы детям в постель. Ты, уж не знаю зачем, корчишь из себя Деда Мороза, хотя мы обо всем договорились. Из-за тебя весь наш план полетел к черту. Я…

Пассан уже не слушал. Кто-то чужой проник к ним в дом. В спальню его сыновей. Это предупреждение? Угроза? Провокация?

Кто это?

— Это очень важно для детей. — Постепенно до его сознания дошел голос Наоко. — Как иначе они привыкнут к новому распорядку?

— Понимаю.

Послышался вздох. Прошло несколько секунд. Он уже собирался окликнуть ее, когда она продолжила:

— Ты должен заехать ко мне на работу.

— Когда?

— Сегодня.

— Зачем?

— Чтобы отдать мне свои ключи. Каждому по неделе, и одни ключи на двоих.

— Это просто смешно. Это…

— Приезжай до обеда.

Наоко отсоединилась. Пассан тупо смотрел на телефон. У него в голове никак не укладывалась мысль о том, что враг пробрался в их дом, проник к детям. Казалось, в животе у него проворачивают лом.

Под мокрым дождем Фифи насмешливо напевал «Мою любимую» Жюльена Клерка:

— «Когда ей холодно, известно только мне. Она глядит…»[11]

Он едва успел увернуться от противозапорного устройства, которым запустил в него Пассан.

Меньше чем через час Пассан входил в просторный холл башни, где располагалась фирма, в которой работала Наоко. Мраморный пол, ряд колонн, головокружительно высокий потолок. Каждый раз ему представлялось, что перед ним неф собора. Вместо витражей — огромные застекленные стены, в которых неотвязно сверкали другие стеклянные башни. Здесь располагалось святилище, храм бога Наживы.

Полицейский ускорил шаг. Ему казалось, будто его подошвы грохочут по мраморному полу. Компания Наоко занимала в здании два этажа. Ее аудиторская фирма славилась тем, что проверяла любые счета с хирургической точностью. По ее безошибочным отчетам ставились спасительные или убийственные диагнозы: тут все зависело от точки зрения. Ликвидация филиалов, сокращения или, наоборот, разработка еще более дерзких планов…

Сейчас все в этом пространстве из стали, стекла и гулкой пустоты представлялось ему ледяным и подавляющим. И прежде всего сама Наоко, которая ожидала его стоя, со скрещенными на груди руками, в квадрате между красными диванчиками, напоминавшими спасательные шлюпки в каменном океане.

Судя по всему, она была далеко не в лучшем настроении. В такие дни ее лицо превращалось в маску: овальное, гладкое, без малейшего изъяна, лишенное всякого выражения. Воплощенная холодность, под стать здешней обстановке.