Она отступила. Наоко перешла в наступление, не желая упускать инициативу в этой пляске смерти. Надо измотать соперницу, пусть ценой риска для собственной жизни. Шагнуть на край бездны… Удар. Второй. Третий…

Аюми отпрыгнула еще на шаг. Или это Наоко отступила назад? Кто из них окажется выносливее? Да еще этот дождь… Наоко пока не получила ни одной раны, но она слишком хорошо владела языком клинков, чтобы понимать: в этой схватке ей не победить. Все, что в ее силах, — это продержаться как можно дольше. Сражаться до конца. Ради своих детей.

Новая атака. Наоко чувствовала, как вибрируют ее пальцы, сжимающие оплетенную кожей рукоятку меча. Пропадало дыхание, из глаз катились слезы, кровь горела огнем. В то же время ее охватило нечто похожее на опьянение: в таком состоянии бились самураи, ведомые чувством долга и стремлением к саморазрушению.

Она издала крик и нанесла Аюми удар в бок. Отскочила и перешла в лобовую атаку. Аюми взмахнула мечом. Наоко ударила еще раз, но пробиться сквозь защиту Аюми было невозможно. Казалось, она не перемещается по земле, а летает над схваткой.

Наоко споткнулась, потеряла равновесие, но чудом удержалась на ногах, прижавшись к черной скале. Ощутила влагу у себя на ладони. Это был не дождь. Это была кровь. А Аюми уже опять наступала.

От столкновения клинков Наоко пронзила дрожь. Все, это конец. Металл не выдержал удара. Говорят, меч тем прочнее, чем сильнее любовь к нему владельца. Наоко никогда не ухаживала за своим мечом, и сейчас это пренебрежение будет стоить ей жизни. Она отбросила катану и сунула руку в карман — за кайкеном.

Одновременно она отпрыгнула. Еще доля секунды — и меч Аюми обрушился бы на нее.

Аюми извлекла из-за пояса второй меч. Теперь у нее были вооружены обе руки — это особенность школы Миямото Мусаси. Стремительность, с какой она двигалась, казалась невероятной, сверхчеловеческой. Наоко упала на землю. Ей все никак не удавалось вытянуть руку из кармана.

Как была, на четвереньках, она переползла к скале и забилась в узкую щель. Клинок меча последовал за ней, звеня от соприкосновения с гранитом. Наоко пришла на ум игра в «камень-ножницы-бумагу»: камень тупит ножницы, бумага обертывает камень, ножницы режут бумагу… Аюми схватила ее за ноги и поволокла наружу. Наоко изогнулась и посмотрела в лицо врагу. На нее глядела бесстрастная маска с узкими, словно процарапанными, прорезями глаз.

Не раздумывая, Наоко замолотила обеими ногами, но Аюми крепко держала ее за щиколотки. Когда та вытащила ее из жалкого убежища, до Наоко вдруг дошло: сопернице, чтобы добраться до нее, пришлось выпустить из рук мечи. Тогда она бросилась на Аюми и зубами вцепилась ей в щеку, но Аюми ухватила ее за волосы и оторвала от своего лица.

Наоко лежала на земле возле скалы. От боли при падении она на миг закрыла глаза, а когда открыла их, увидела, что Аюми снова держит катану. Наоко бросилась к валявшемуся на земле второму мечу — вакидзаки — и вскочила, сжимая оружие.

Даже если смерть неминуема, ей не о чем жалеть. Она сделала все, что было в ее силах.