Правда, вряд ли они догадывались, какому из богов отдала свой голос Мирина. А если и догадывались, то не осмеливались спрашивать.

И лето вновь покатилось душной жаркой волной привычных дней. Мирина все чаще и чаще видела Возгаря около ограды дома. Тот даже перестал смущаться, когда его замечали за подглядыванием. Лишь смущенно улыбался и вновь приникал к низкому забору, жадно рассматривая Дарину.

Но это почему-то больше не трогало Мирину. Нет, ей все еще было больно думать о том, что ее сестра первой накинет на голову платок замужества. Но эта боль была, скорее, привычной. Так ноют виски и затылок на перемену погоды. Вроде если не думать об этом, то не замечаешь неудобства.

Все думы Мирины были заняты другим. То и дело она ловила себя на мыслях о Мраке. О том моменте, когда его губы прижались к ее, а тело почувствовало ласку чужой руки. Интересно, а сам мужчина вспоминает этот миг? А если вспоминает – то как? Со злым ехидством колдуна, получившего желаемое, или с каким-то другим чувством?

Мирина ненавидела себя за эти мысли. Ненавидела, но продолжала думать. И все чаще она понимала, что ноги словно сами несут ее на другой край деревни. Там, где на опушке темного елового леса стоит дом колдуна.

Вот бы увидеть Мрака хоть ненароком, хоть случайно! Одарит ли он ее взглядом или предпочтет не заметить? Заговорит ли с ней?

Впрочем, о чем это она? Конечно, не заговорит. Ведь кому, как не ему, знать, что она не сумеет ему ответить.

Миновало лето. Наступила суетная хлопотная осень, когда все силы направлены на сбор урожая и подготовку к зиме. Мирина бралась за любую работу, за любое поручение в надежде, что от усталости спокойно уснет вечером. Но и это не помогало. Целую ночь девушка лежала, не сомкнув глаз. Прислушивалась к шелесту тьмы в избе, как будто силилась расслышать знакомый голос. И лишь на рассвете, когда власть мрака ослабевала, соскальзывала в чуткий, беспокойный сон.

Вот и зарядили бесконечные унылые дожди октября. Позади страда, впереди лишь долгая свирепая зима. Самое время для свадебных торжеств, когда приглашенные гости собираются за длинными столами. И празднуют, и гуляют, стараясь не думать о том, что впереди лишь бесконечные месяцы вынужденного безделья и сумрака, когда солнце лишь на краткий миг покажется из-за низких облаков, а то и вовсе предпочитает отлеживать бока на мягкой перине туч.

Как и обещал Возгарь, именно в эту пору в дом родителей Мирины нагрянули сваты. Мара была уже на сносях. Ей было тяжело носить неприлично большой живот, который бесстыдно выпирал из любого, даже самого просторного платья. Появление ребенка ждали со дня на день. Но Мара день-деньской провела у жаркой плиты, готовя щедрое подношение к смотринам.

Сватовство прошло без особых проблем. Возгарь во все глаза любовался Дариной, которая аж раскраснелась от такого внимания. Его отец, правда, морщился, исподтишка оглядывая старую избу и нехитрое убранство, но не роптал. Должно быть, счастье сына оказалось для него важнее выгодного брака.

А Мирина… Мирина, к ее удивлению, не почувствовала особого горя или печали. Сердце кольнуло лишь один раз. В тот момент, когда о свадьбе было уговорено через год, Возгарь вдруг привлек к себе упирающуюся Дарину и шумно поцеловал ее прямо в губы. Сестра взвизгнула, вырвалась из его объятий и удрала в сени, чем вызвала дружный хохот собравшихся. Одна Мирина не смеялась. Но ее грусть была светлой. Так печалимся мы, когда смотрим на свои детские вещи, из которых давным-давно выросли.