И вот однажды господин председатель сказал, что час близится. Мой враг, по сведениям, полученным по неведомым мне каналам, навострился ухилять за границу по поддельному паспорту, а поскольку он всегда во всяком деле предпринимал тысячу предосторожностей, то он решил воспользоваться помощью…

— Дядюшки Зигфрида, — подсказал я.

— Por supuesto![81].

Я все узнала об Амалии Фридриховне, поняла, что это весьма достойная женщина, и мне не хотелось самовольно устраивать de terror sangriento[82] в ее заведении. И я сделала вот что: просто явилась сюда и в открытую поведала Амалии Фридриховне обо всем. Ну а дальше…

Впрочем, дальше — увидите сами.

С этими словами она громко позвонила в колокольчик, которым обычно в пансионате созывали к обеду гостей. Вскоре послышался какой-то грохот на лестнице, и через минуту-другую в залу вплыла Лизавета, катя перед собой кресло-каталку, в которой сидел крепко связанный господин Петров с кляпом во рту.

— Кажется, наступает последний акт драмы, — произнес профессор Финикуиди.

Ми услышала его слова и кивнула:

— Да, последний акт. — Затем громко провозгласила: — Последний акт, под названием: «Смерть грязного, вонючего козла»! — Она вытащила кляп у него изо рта и издевательски вежливо сказала: — Из особого уважения к вам доставили вас сюда на этой колеснице. По-моему, вы что-то сокровенное желаете сказать?

Он повернул голову к Амалии Фридриховны и воскликнул:

— Я вас считал порядочной дамой, а вы обманом заманили меня сюда!

— Ну, — спокойным голосом ответила она, — не будем говорить об обмане. Кто выдумал эту историю о невинном, соблазненном гимназисткой учителе латыни? А ведь я уже знала, кто вы есть. Одному Господу известно, чего мне стоило все время удерживаться, чтобы не выцарапать ваши гнусные глаза.

И тут он изо всей мочи завопил:

— Караул! Убивают! На помощь!

Ми поспешно опять засунула кляп ему в рот, а Лизавета вдобавок припечатала его своим кулачищем по темени со словами:

— Вот тебе, Петров хер! — отчего он сразу обмяк.

Вопль его, однако, возымел отклик, минуту спустя дверь открылась и на пороге залы появился ротмистр Бурмасов. На ногах он стоял уже не слишком твердо, а запах коньяка, исходивший от него, достигал даже противоположного конца залы.

— Тут, кажется, звали на помощь? — проговорил он.

— Тебе, Вася, показалось, — ответил Шумский (я по привычке все еще называл его для себя так).

— Но он же — связанный.

— Да это ж, Вася, любительский спектакль. Вакхическая трагедия, называемая «Заклание козла». Кстати, слово «трагедия» переводится с древнегреческого как «козлиная песнь».

Бурмасов кивнул в сторону связанного:

— А этот что делает?

— О, да это и есть исполнитель главной роли — козла, то есть.

— А-а… И чего ж он так глаза выпучил?

— А это он, Вася, хорошо в образ вжился — по системе господина Станиславского.

— А-а…

В этот момент за окном послышался стук колес и конское ржание.

— Вон и висьолий Антон подъехал, — сказал Львовский, — нам надо бы уже выходить.

— Он подождет, — ответила Амалия Фридриховна. — Сперва все же доиграем трагедию.

— Так что ты, Вася, — посоветовал Шумский, — ступай пока в мой нумер, у меня еще коньячок остался; ты там немного пригубь, а я приду — выпью с тобой на посошок.