Пляж всего в трех кварталах, и в этот странный час там нет ни одного серфера. Только редкие прогуливающиеся вдоль кромки воды люди со бегающими вокруг собаками.

Мы находим малолюдную часть пляжа, почти без следов на песке, и останавливаемся в нескольких метрах от набегающих волн. Сейчас ветрено и немного прохладно, но мне тепло в пальто и потому что в полуметре от меня стоит Оливер. Какое-то время мы наблюдаем за волнами, после чего я слышу, как Оливер прокашливается, будто собирается что-то сказать.

Медленно и с улыбкой, он подходит ко мне, двигаясь словно сквозь толщу воды. Небо позади него чистейшего василькового цвета. Сейчас ранние закаты, и вдоль побережья в сторону центра города по небу словно разлиты темные краски, перемешанные с огнями уже зажегшихся фонарей.

— Мы тут будем разговаривать? — улыбаясь, спрашиваю я, заставляя себя храбриться. Я и в самом деле не знаю, почему мы сейчас на пляже, а не на диване в его гостиной, сидя лицом друг у другу.

Я у него на коленях.

Его руки у меня под футболкой.

А губы у моей шеи.

— Не совсем представляю себе, что еще нам нужно сказать друг другу, — мило пожимая плечами, говорит он. — Но точно знаю, что, останься мы дома, занялись бы сексом. А я просто хочу сначала немного побыть с тобой.

Когда я смотрю на него, то его взгляд ощущается чем-то куда более интимным, чем поцелуй или даже секс, — чем что угодно. Я представляю, как цепляюсь за него, карабкаюсь и пытаюсь пробраться внутрь. Мне просто необходима протекающая между нами связь, это соединение.

— Ты все еще злишься на меня? — чувствуя боль в груди, спрашиваю я. — Может, что-то осталось, даже если совсем чуть-чуть?

Он качает головой, а я смотрю на него сквозь пелену выступивших слез. Не знаю, откуда они. Может, от облегчения. Или утомления. А может, от безмерного ликования.

Протянув руку, он смахивает мою скатившуюся слезу.

— Я не злюсь.

Я киваю, надеясь, что смогу проглотить непрошенные слезы. Мне сейчас не хочется расплакаться еще сильнее.

— Я тебя не брошу, — говорит он. — Ты ведь знаешь это, да?

И тут плотину прорывает. Мои слезы, словно реки.

— Дело не в этом.

Но он прав. Мои страхи за последние недели частично были именно об этом — что я изменила его любовь ко мне, сломала ее, как моя мама сломала мою к ней — и теперь этого расстояния в метр между нами недостаточно, чтобы успокоить мою потребность прикоснуться к нему.

— Лола, — его голос становится сильнее. — Я не хочу быть без тебя. И я тебя не оставлю. Даже если ты занята. Даже если ты боишься. Даже если ты поступаешь неразумно или просто безумно. Я тебя не брошу.

— Нет, это не…

— Но мне нужно знать, что и ты от меня не уйдешь. Мне не хочется ощущать себя кем-то на вторых ролях. Ты для меня на первом месте, — продолжает он. — Я никогда не попрошу тебя отказаться от твоего творчества, но и чувствовать себя кем-то, кто отвлекает тебя от главного, не хочу, — он наблюдает за своими большими пальцами, стирающими новые слезы с моих щек. — Я понял, что… до тебя мне никогда не было нужно значить для кого-то так много.