Я пролез через пролом в заборе, мельком взглянув на ближайший череп. Причем явно человеческий. Ну, бабка…

По покосившимся ступенькам я поднялся на крыльцо и постучал. Тихо. Стукнул погромче — нет ответа. Огляделся и увидел ее. Яга сидела у самой кромки реки и древком метлы вычерчивала на песке какие–то знаки.

— Бабуля-а! — прокричал я, но она даже не обернулась. Сидела и что–то бубнила себе под нос. Колдует, что ли?

Я подошел поближе и прислушался.

На Калиновом мосту

Сидит бабка на посту.

Кинет травку, плюнет вслед,

Ждет добычу на обед.

Частушку напевает. Ну правильно, я бы при такой жизни не то что запел, завыл бы от тоски.

— Добыча прибыла, бабушка! — наклонившись к ней, гаркнул я.

Яга вздрогнула от неожиданности, сделала резкий кувырок, вскочила и, размахнувшись метлой, звезданула меня по голове.

Во дает! Потирая ухо, я на всякий случай сделал несколько шагов назад.

— Эй, эй, угомонись, бабуль! Своих не узнаешь?

Карга скорчила недовольную физиономию. Нос у нее, казалось, стал еще длиннее и теперь касался верхней губы.

— Чаво надобно? Пшел прочь!

— Не узнала? — я улыбнулся как можно шире. — Приглядись.

Она похлопала подслеповатыми глазами и через пару секунд заголосила:

— Каса–атик! — и кинулась обниматься.

Меня обдало запахом пыли, плесени и чего–то еще. Но я, задержав дыхание, мужественно вытерпел бабкины нежности.

— А я тебя еще третьего дня ждала.

— С чего это?

— Сон видела, как три твоих лика один с другим борются, каждый главным норовит стать. Да ты проходь, касатик, проходь, — бормотала она, увлекая меня к избе. — Сейчас щец поставлю, накормлю, проходь, милый.

Вновь, как и месяц назад, я оказался в натопленной комнате с печью, столом, многочисленными бочками, бадьями и ведрами, в которых бурлило жуткое варево. Старушка вошла вслед за мной и сразу принялась хлопотать.

— Жарковато у тебя, бабуль.

— Радикулит замучил, милок, — пожаловалась она. — Уж утепляюсь, утепляюсь, а все без толку.

— А вот посмотри, — я достал из сумы сверток с одеждой, — может, в этом полегчает?

Надо было бы, конечно, пуховый платок ей принести, но ведь Хорнгальд не Оренбург.

— Ну–ка, ну–ка, — бабка вцепилась в пакет и буквально вырвала его у меня из рук.

Вытащила шмотки, внимательно осмотрела их, подслеповато щурясь, и вдруг гаркнула:

— Иди отсель! Выйди, говорю, дай даме спокойно переодеться.

Я скатился с крыльца, тихо посмеиваясь. Надо же — дама.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец послышалось шарканье ног, дверь приоткрылась, из–за нее сначала вылезла физиономия, сияющая, как начищенный самовар, а затем, пританцовывая, и старуха целиком. Полосатый красный платок совсем не подходил к юбке и кофте, но выглядел празднично и казался приятным ярким пятном на фоне пасмурной природы и развешенных на заборе черепов.

— Ну, как? — самодовольно спросила бабка, поворачиваясь то одним, то другим боком.

Широко улыбнувшись, я поднял большой палец.

— Во!

— Ох, спасибо, касатик, уважил старушку.

Репутация с персонажем Баба–Яга: +5, текущее значение: 25.

— Прямо бабуля–красотуля, — я продолжал беззастенчиво льстить, — тебе бы еще какого–нибудь старичка–лесовичка завести, чтоб не так тоскливо было одной.