Ночи стали спокойнее лишь с его отъездом из дома. Это было странно. Ведь теперь Сигне вообще не знала, где он и что. Но была уверена, что он не будет рисковать собой. Она приучила его к осторожности. И он не стал бы никому причинять боли. По ее логике, это означало, что и ему никто не причинит зла. Сигне улыбнулась при воспоминании обо всех животных, которых он притаскивал домой в детстве. Раненых, брошенных, голодных и больных. Три кошки, два задавленных ежа, воробей со сломанным крылом. Не говоря уже о змее, которую Сигне обнаружила случайно, когда клала чистое белье в шкаф. После того случая она заставила его дать слово, что он больше не будет притаскивать в дом рептилий. Матте неохотно согласился. Она очень удивилась, когда сын не стал ветеринаром или врачом. Но ему понравилось в экономическом университете. Математика давалась ему легко. Работа в коммуне ему нравилась. Но все равно что-то в нем ее настораживало. Она не могла сказать, что именно, но недавно к ней вернулись кошмары. Каждую ночь Сигне просыпалась в холодном поту. Что-то явно было не так, но ее вопросы оставались без ответа. Ей оставалось только смотреть за тем, хорошо ли он питается. Ему нужно набрать вес.
— Может, поешь еще немного? — умоляюще попросила она, когда Матте отложил вилку. На тарелке оставалось больше половины.
— Прекрати, Сигне, оставь его в покое, — вставил Гуннар.
— Ничего страшного, — выдавил улыбку Матте.
Ему не хотелось, чтобы мама страдала, хоть он и знал, что папа как та собака, что лает, но не кусает, и вся его строгость лишь напоказ. Добрее его человека не была.
Сигне ощутила угрызения совести. Это ее вина, это она слишком переживает по всяким пустякам.
— Прости, Матте. Ешь сколько захочешь.
«Матте» — так он называл себя, когда едва начал говорить и еще не мог правильно произнести свое имя. Вскоре и другие тоже стали называть его так.
— Знаешь, кто приехал в гости? — спросила она, убирая со стола.
— Понятия не имею. Кто?
— Энни!
Матте дернулся.
— Энни? Моя Энни?
Гуннар фыркнул:
— Я знал, что может привлечь твое внимание. Ты всегда был к ней неравнодушен.
— Отстань.
Сигне вспомнила, как он подростком, с челкой, закрывающей глаза, запинаясь, сообщил ей, что встретил девушку.
— Я ей сегодня отвозил еды, — добавил Гуннар. — Она на Гастхольмене.
— Уф, не говори так.[1] Это место называется Грошер.
— Когда она приехала? — спросил Матте.
— Вчера, думаю. Она вместе с сыном.
— И на сколько?
— Она не сказала.
Гуннар положил пластинку снюса под губу и откинулся на спинку стула.
— С ней все хорошо? — спросил Матс.
Отец кивнул.
— Выглядит она хорошо, как обычно. Наша Энни красавица. Только глаза грустные, но, может, это мне померещилось. Может, какие проблемы дома. Откуда мне знать?
— Да, лучше о таких вещах не сплетничать, — сказала Сигне. — А мальчика ты видел?
— Нет, Энни встретила меня на пристани. Но ты можешь съездить к ней в гости, — Гуннар повернулся к Матте. — Она наверняка будет рада гостям. Она там одна на Гастхоль… Ой, прости, на Грошере, — поправил он, бросая взгляд на жену.
— Все это глупые суеверия. Не стоит их поощрять, — высказалась Сигне, нахмурив брови.