Соломин не мог ответить.

— А почему вы тогда бежали? — перешел наконец он в контратаку.

Генерал хохотнул — так горько, что даже весело.

— Кто бежал? Я?! Юра, я не бежал!

— Как же? — Полковник растерялся окончательно.

— А вот так. Кто тебе сказал, что я бежал?

Белугин взмахнул руками в наручниках, и конвойные напряглись, но, видя, что это лишь жест отчаяния в разговоре двух бывших коллег, равнодушно повернулись вполоборота к собеседникам. Конвойным было тоскливо, холодно и скучно, а события обещал только огонек, что по мере приближения принимал очертания быстроходного катера норвежской береговой охраны.

— Я официально в отпуске с понедельника. Рапорт подан. Выехал по своему паспорту. На своей же машине. Ни от кого не скрывался. Ничего незаконного при себе не имел…

Соломин смотрел на идущий к ним катер. На его носу отчетливо виднелись люди в форме. Но вот ответить — хоть что-нибудь — Белугину он не мог.

— Месть это, Юрочка, — подытожил генерал, — банальная, тупая месть. Если не хуже…

Соломин молчал; пока все сказанное казалось сущей правдой. И таможенная, и пограничная служба проверили выезжавшего на собственном автомобиле генерала по полной программе — так, словно демонстрировали рвение. А младший смены сказал, что Белугин настаивал еще и на личном досмотре. Даже если генерал просто обеспечивал себе алиби, оно у него теперь было — исчерпывающее.

— Я тебе больше скажу, Юра, — прикусил губу генерал, — все, что сегодня происходит с нашей «конторой», — это повторение тридцать седьмого года.

— Ну, это вы лишку хватили, — впервые не согласился Соломин.

— Да-да, товарищ полковник! — закивал Белугин. — Поверь мне, я-то знаю чуть больше, чем ты! Лучшие кадры уничтожаются. Посмотри, скольких мы потеряли. За последний год, если ты не заметил, сменились все заместители начальников главков.

Белугин сделал многозначительную паузу.

— Ты же понимаешь, кто реально работал. Вовсе не начальники. А их замы. Вот кто были рабочими лошадками. Убери зама, и завалишь всю работу!

Соломин опустил голову. Уж это он знал.

— Да, всаднички остались досиживать в теплых креслах, — продолжил Белугин, — но толку-то? «Контору» уничтожают, Юра. Целенаправленно и цинично.

— Вы уже это говорили, — вздохнул Юра и потер воспалившиеся от бессонницы и нервного напряжения глаза. — И все же, Глеб Арсентьевич… Допустим, я в чем-то с вами согласен. За те месяцы, что я провел на Лубянке после возвращения, я тоже кое-что видел. Я не слепой. Но то, что вы говорите, — чистый бред!

Белугин быстро глянул на приближающегося норвежца, тоже опустил голову и тяжело вздохнул.

— Нет, Юра. Не бред. Бред — это то, что происходит с «конторой» сегодня. Бред — это то, что таким, как Заславский и, прости уж меня, как ты, Юра, вообще-то доверяют!

Соломин возмущенно пыхнул.

— Стоп! Глеб Арсентьевич, вам не кажется, что вы увлеклись?! Я-то здесь при чем?

Белугин скорбно поджал губы.

— Скажи, Юра, а ты никогда не думал, почему ты продвигаешься по службе?

Соломин опешил.

— Как это почему? Да я своей кровью…

Белугин упреждающе поднял руку.

— Да, Юра, все твои награды заработаны честно, но ты ведь не семи пядей во лбу. Юра, уж признай. В «Вышке» тебя лишь товарищи вытаскивали — за героический характер, а все остальное, включая собственную жизнь, ты провалил.