– Обычные.

– Подожди меня минутку. А-а, добрый день, Елена… Итак, Куделка, что ты там думал о цифрах адмирала Хессмана по стоимости кораблей?

– Думаю, они получились слишком четкие, – ответил капитан.

– Ты тоже так считаешь, а?

– Полагаете, он в них что-то прячет?

– Возможно. Но что? Бюджет своей партии? Зятя-подрядчика? Полную чушь? Казнокрадство или простое неумение? Я дам Иллиану заняться первым вариантом, а ты мне нужен для второго. Прижми-ка их насчет этих сумм.

– Они поднимут крик. Вопили они уже сегодня.

– Не верь им. Я сам обычно составлял проекты, когда служил в генштабе. Я знаю, сколько туда входит всякой дряни. Когда им сделается по-настоящему больно, то голос у них подскочит как минимум октавы на две.

Капитан Куделка усмехнулся и откланялся, отдав честь и коротко кивнув Майлзу с Еленой.

Сын с отцом остались стоять, глядя друг на друга; никому не хотелось первым перейти к пресловутому вопросу. Как будто по молчаливому согласию, лорд Форкосиган произнес: – Ну и как, опаздываю я к обеду?

– Полагаю, только что звали, сэр.

– Тогда пойдем… – Короткое движение руки, словно он желал помочь своему пострадавшему сыну, оборвалось, и отец тактично сцепил руки за спиной. Они двинулись медленно, бок о бок.

Майлз лежал в кровати, все еще одетый, подложив под спину подушку и вытянув ноги как полагается. На ноги он глядел с отвращением. Мятежные провинции – бунтующие войска – предатели-диверсанты… Ему нужно было еще встать, умыться, переодеться на ночь, но это, на его взгляд, требовало героических усилий. А он не герой. Он вспомнил, как дед рассказывал ему про одного типа: во время кавалерийской атаки тот случайно застрелил под собой свою собственную лошадь, потребовал другую – и тут же застрелил и ее. Выходит, своими собственными словами он заставил мысли сержанта Ботари двинуться в том направлении, какого Майлзу меньше всего бы хотелось. Перед его внутренним взором возник образ Елены – изысканный орлиный профиль, огромные темные глаза, обалденные длинные ноги, изгиб бедер… Он подумал, что выглядит она, словно графиня из пьесы. Если бы он только мог дать ей эту роль на самом деле… Но с таким-то графом!

Конечно, в пьесе он бы сыграть аристократа мог. На барраярской сцене калекам неизменно предназначались роли злодеев-заговорщиков. Раз он не может стать солдатом, возможно, у него есть будущее в качестве злодея. «Я умыкну девку,» – пробормотал Майлз, мысленно понижая голос на пол-октавы, – «и запру ее в своей темнице.»

Со вздохом сожаления он проговорил своим обычным голосом:

– Вот только темницы у меня нет. Пришлось бы запереть ее в гардеробе. Дед прав, наше поколение выродилось. В любом случае для ее спасения просто наняли бы героя. Какую-нибудь здоровенную гору мяса – может, Костолица. И ты знаешь, чем заканчиваются подобные сражения…

Майлз тихонько поднялся на ноги и принялся изображать: вот меч Костолица против его… скажем, «утренней звезды». Моргенштерн – настоящее оружие злодея; он предает истинную весомость понятию «личного пространства». Майлз, пронзенный мечом, умирает на руках у Елены, а та от горя падает в обморок… нет – радуясь, падает в объятья Костолица.