По Казимиру Иосифовичу Ноишевскому, главное различие между истинными галлюцинациями и псевдогаллюцинациями состоит в том, что от галлюцинаторного образа можно отвернуться, в то время как от псевдогаллюцинаторного отвернуться нельзя. Он следует за движением глаз и головы.

Огарев отвернулся, сморгнул.

Вот кого ты видела, бедная.

А ну, пошел! Пошел отсюда, гаденыш!

Нет. Не исчез. Стоит. Ну и пес с тобой. Смотри!

Огарев положил обложку паспорта на край каменного парапета и легко смахнул пепел вниз, в пропасть. Маленькое плотное облако повисело несколько секунд в теплом сонном воздухе и рассеялось.

Все как ты просила, Маля.

Все – как ты.

Огарев вынул из кармана единственный оставшийся у него документ – акт судебно-медицинского исследования, подписанный Каргер. Маля лежала на неудобном столе, смотрела полуоткрытыми тусклыми глазами. Размягчение глазного яблока. Окоченение мышц. Появление трупных пятен на отлогих частях… Простыню уберите. Не надо, Ваня. И тогда он сам убрал. Сам. Сам все увидел. Навсегда впечатал в память, так что ни зажмуриться, ни отвернуться. Эти ссадины. Эти птичьи переломанные косточки. Запекшуюся кровь. Этот удар. Эту боль.

Мальчишка был теперь совсем рядом, за спиной. Один на пустой, стремительно темнеющей площади. Кто-то бубнил, страшно, монотонно, нечеловеческим голосом – смерть наступила от сочетанной тупой травмы тела, сопровождавшейся переломом тела грудины, ребер справа, разрывом межпозвонкового диска с полным отрывом спинного мозга, переломом тела 10-го грудного позвонка, кровоизлиянием в корни легких, забрюшинной гематомой…

Огарев вцепился в парапет, пустота внизу выла, крутились в ней, исчезая, Маля, он сам, серый пепел, серые тени, серый свет, стремительно становящийся черным.

Разрывом правой доли печени, заходился голос, перечисляя, кровоизлиянием в жировую клетчатку правого надпочечника, кровоизлиянием в жировую клетчатку правой почки, переломами костей таза, правой верхней и нижних конечностей, излитием крови в брюшную полость, осложнившейся шоком, массивной кровопотерей, что подтверждается…

Да ну, глупости какие. Дай сюда.

Огарев даже не шевельнулся. Так и смотрел вниз, на свои белые пальцы, вцепившиеся в камень. На площади галдели, смеялись, тянуло вкусным дымком, и такой же дымок поднимался снизу, со дна пропасти, в игрушечных крошечных фермах подбрасывали оливковые ветви в печи для пиццы, женщины шлепали крутым круглобоким тестом о присыпанный мукой стол, переругивались, смеялись. Даже солнце осталось на прежнем месте – держало легкую ладонь на его левом виске.

Давай, говорю.

Маля, живая, теплая, в желтом платье, отобрала у Огарева акт, быстро сложила самолетик, немножко кривой, но вполне летучий. Дееспособный. Запустила, высоко размахнувшись, в небо – и засмеялась, провожая глазами.

Вот и все, сказала. Видишь – совсем не страшно.

Самолетик описал длинную дугу в закатном небе – и исчез. Никуда не приземлился. Просто исчез.

Маля обернулась и сердито сказала мальчишке – иди, не стой столбом. Тебе же сказали. И спокойно взяла Огарева за руку. Ты почему босая? – спросил Огарев, еле ворочая сухим языком. Замерзнешь. Не замерзну. Засунула куда-то босоножки просто. Ничего, потом найдутся.