– Так-то оно так, да полный амбар – к ранней зиме, Джонни-паренек, – любил говорить Старик.

Оно, конечно, так, но пословицы в Эндландс нельзя понимать буквально. Не столько предсказания сами по себе, они были признанием непредсказуемости жизни. Хорошее лето ничего не обещает, не гарантирует. Буря может налететь посреди ясного неба.

Мамины фотографии никогда не запирали, и мне не запрещалось на их смотреть, но Отец не любил говорить о ней, поэтому фотографии так и остались образами без содержания. Кэт, как мне кажется, думала, что я имею право что-то знать о маме, но своим молчанием Отец отрицал это право. Верно, что с ним мама была связана намного теснее, чем со мной. Мне было всего четыре года, когда она умерла, и, слава Богу, я был тогда слишком мал, чтобы осознать значение этого факта. Прошло много лет, прежде чем Отец рассказал мне, что на самом деле произошло, но к тому времени я уже забыл, что она имела ко мне какое-то отношение: мама переходила главную улицу, и повернувший у крепости на полном ходу мотоциклист не заметил ее. Говорят, такие вещи происходят мгновенно.

Кэт проследила, чтобы в церкви занять место рядом с Грейс, и во время службы уделяла девочке как можно больше внимания: показала ей, какие читаются строки в книге псалмов в тот или иной момент, и улыбнулась, когда увидела, что она во время проповеди рассматривает медальон.

Харолд читал тот же стих, что и всегда на похоронах: о пастыре Иисусе (он и заботу и наставление собственной семьи и друзей считал своим долгом и выполнял его в том же ключе), – но произносил он эти строки с большим энтузиазмом. Скорее всего, священник надеялся таким образом привлечь хотя бы пару душ и направить их на путь спасения. Думаю, тем не менее, что шансы на это у него были невелики.

Так провожали в последний путь всех: методистов и баптистов, конгреционалистов и спиритуалистов. Именно вид с Пендл Хилл на долину Риббл вызвал в воображении идею о том, как великий народ пойдет за Джорджем Фоксом и его квакерами. Но эти серьезные люди в треуголках и сюртуках никогда не имели большого влияния, и уж тем более в Эндландс. Тем не менее они приходили, эти чужаки, и, оказавшись здесь, обретали Бога, как это было с Натаниелем Арнклиффом.

Архитектор по профессии, он участвовал в сооружении множества прядильных производств, благодаря чему торговцы шерстью из Йоркшира сделали себе огромные состояния. Сам Арнклифф был человеком отнюдь не бедным, но в душе не чувствовал себя богаче, чем в те времена, когда он бродил по болотам вокруг родного Галифакса. Он родился в семье набожных католиков. Его двое братьев были иезуитскими священниками в колледже Риббл. Каждую субботу он с женой и детьми ходил к утренней мессе причаститься Тела и Крови Христовых. По идее, в этот день он должен был не делать ничего, кроме как размышлять о таинстве Отца, Сына и Духа Святого, но Арнклифф всегда обосновывал свои субботние прогулки в одиночестве, представляя их как псалмы. В каждой прогулке он видел возможность вознести хвалу Господу или попытаться разрешить какую-нибудь духовную задачу. Почему, Господи, это так? Что есть человек?