слепящей белизны ее розовая кожа побледнела. Она снова взглянула на Ральфа.

— Иногда кажется: все, больше не будет, а он опять валит.

— Вас это удивляет? Это же север. На другом берегу озера — Канада.

— Нет, не удивляет. Все правильно.

Каждая фраза заставляла его чувствовать себя идиотом. Ральф выпрямлял спину, приглаживал волосы, но желал лишь одного: увидеть ее на полу обнаженной.

Только без грубости, с восторгом. Он мечтал влюбиться, но знал, что любовь случается только с другими.

— И когда он тает?

— В апреле. В апреле или в мае.

Дурак! Идиот! И самое ужасное, что он производит впечатление холодного человека. Он понимал, что Кэтрин находит  его бесполым, замороженным, как пейзаж за окном; ему бы воскликнуть: «Это неправда! Я дам тебе все. Хочу видеть тебя извивающейся на этом полу Прямо сейчас». Но он молчал. Он не сделал ни единого жеста, который можно расценить как хоть какую-то заинтересованность.

Он мог бы сказать что угодно. Например, что горе сожгло его и обратило все его грехи в пепел. Это мать и имела в виду, когда всадила до кости иглу в его руку: путь к добродетели — через боль и страдания. Он мог бы сказать, что горе сделало его добродетельным. Но какое ей дело до его горя и грехов? Она объездила мир. С миссионерами. И не было причин сомневаться в этом, глядя на нее, сидящую так спокойно, так неподвижно. Она путешествовала и достаточно слышала о грехах.

— Здесь так мало занятий. Мне не хватает активности. Когда вы болели, у меня был повод здесь находиться. Я старалась вас поддержать. Делала то, что умею, и была рада принести пользу.

Ральф притронулся к пурпурному шраму на лбу.

— Теперь мне лучше. Вы можете заняться чем угодно.

— Я могла бы помогать миссис Ларсен, но она отказывается. Могла бы делать уборку. Посещать больных в семьях, которые на вас работают. Или поехать в город и помогать вам. В вашем офисе.

— У меня для этого есть люди. Просто отдыхайте Наслаждайтесь уютом. Читайте.

— Я действительно люблю читать.

— Тогда читайте. Я закажу все, что пожелаете Романы, газеты — они будут здесь через два дня. Все что прикажете.

— Я составлю список. Можно?

— Ну конечно.

Труит почувствовал удушье, сердце заколотилось

— Я пригласил вас сюда не для того, чтобы вы скучали. Я надеялся и надеюсь, что вы будете счастливы. По крайней мере, спокойны.

— Вы пригласили меня по своим причинам.

— Но вы же приехали.

— И не жалею об этом. И не буду жалеть.

Ему хотелось услышать ее прерывистое дыхание, дыхание женщины, охваченной страстью. Хотелось обладать ею так, как не позволяла в молодости бывшая жена — искренне и с полной отдачей. И тогда Кэтрин вошла бы в его вены как наркотик, а потом он бы сидел в офисе, зарабатывал деньги и ощущал, как кровь бурлит от восторга.

Он хотел открыться ей, поговорить о том, как он жаждет обладать ею, как от желания у него перехватывает горло. Ему хотелось встать перед ней обнаженным.

Ральф редко общался со своей гостьей. Ни разу не прикасался, даже проходя мимо. Он не был дураком и понимал: Кэтрин не та, за кого себя выдает, она живой человек под своей полумонашеской одеждой.