— А вот что касается учёбы и поведения, тут у Варченко, оказывается, имеются серьезные недостатки. Особенно это касается такого предмета, как «Обществоведение». Предлагаю дать слово товарищу Коромысло.

«Общественник» поднялся и бодро просеменил на сцену, встав метрах в полутора от меня. Соблюдает социальную дистанцию, хмыкнул я про себя, вспомнив, что в момент моей смерти в мире бушевала коронавирусная пандемия.

Коромысло натянул на свою физиономию скорбное выражение, будто ему самому было крайне неприятно меня обличать. Вот только хищный блеск в глазах выдавал, что стоявший рядом человек жаждет крови.

— Товарищи, мне трудно это говорить, но на этой неделе случилось событие, которое не лезет ни в какие рамки. На уроке «Обществоведения» я заметил, что, в то время, как все слушают преподавателя, Варченко занимается какими-то своими делами. А именно что-то записывает в общую тетрадь. И ладно бы конспектировал мои тезисы, учитывая, что по моему предмету он далеко не отличник. Последний раз, будучи вызванным к доске, он с огромным трудом выдавил из себя общую информацию о «Апрельских тезисах». Но этот молодой человек писал что-то для себя. Подойдя к нему, я попросил эту тетрадь, на что Варченко ответил мне грубым отказом. А после этого выхватил у меня указку и… Мне больно это вспоминать — он замахнулся на меня!

— Постойте, постойте…

— Варченко, тебе слова не давали, — всколыхнулась за столом завуч.

— Вы извините, Галина Анатольевна, но я просто обязан внести ясность в контексте изложения товарищем Коромысло произошедшего на его уроке, — твёрдо заявил я. — Да, Владлен Эдуардович попросил у меня тетрадь, но разве фраза «Извините, эта тетрадь для меня очень важна, я вам её не отдам» звучит как грубый отказ? И только после того, как товарищ Коромысло замахнулся на меня своей указкой с явным намерением ударить, я всего лишь выхватил её у него из рук. Да и то вернул спустя насколько секунд, когда понял, что педагог вряд ли после этого снова попробует меня ударить. А что мне оставалось делать? Подставлять спину? Вон у Чарыкова до сих пор ноготь слазит после того, как товарищ Коромысло врезал ему указкой. Вообще, кто ему позволил применять рукоприкладство? Это не только непедагогично, это противозаконно, в конце концов.

В зале повисла мёртвая тишина, нарушаемая лишь шарканьем метлы за окном: наверное, это завхоз сметал опавшую листву в кучу, чтобы после студенты набили ею мешки и загрузили их в машину.

— Хм, — откашлялась завуч, — Варченко, кто может подтвердить ваши слова?

— Так весь класс видел. Вон, Сергей Стрючков, например.

Серёга съёжился ещё больше, однако нашёл в себе силы подняться.

— Да, Галина Анатольевна, так всё и было, как говорит Максим.

— Да они сговорились, — прошипел Коромысло. — Решили поквитаться со мной.

— Поквитаться с вами многие хотели бы, — сказал я, — особенно те, кого вы отходили указкой и называли дебилами и олигофренами. А в своих словах я могу поклясться хоть на Библии, хоть на красном знамени с ликом Вождя, — пожал я плечами.

— Так, ну ты это, не перебарщивай, — подал голос Степаныч.