Мама пожала плечами с таким видом, будто речь шла о чём-то совершенно очевидном и само собой разумеющемся, изрекла, стараясь, чтобы не получилось чересчур назидательно:
– Так вот и скажи ему определённо, чего хочешь и не хочешь. А то как-то тоже не совсем понятно. Ты его цепляешь, злишься, возмущаешься, а конкретно так ни разу и не ответила. Ни «да», ни «нет».
– Хорошо! – Рита подскочила с кровати. – Скажу. – Решительно двинулась мимо мамы к выходу из комнаты. – Только не уверена, что найдётся, кому. Вот ты сама сейчас убедишься, что нет его, не сидит. Это всего лишь пустые слова.
Она прошла в прихожую, открыла замок, распахнула одну дверь, потом вторую.
Глава 32
Рита
Напротив их квартиры находились ещё две и между ними стояла тумба от мебельной стенки, на которой обычно сидел сосед, когда курил. Но сейчас на ней расположился вовсе не он. Шелест.
Держал в руках телефон, деловито и увлечённо пялился в него, водил по экрану пальцем. Но как только дверь открылась, оторвал взгляд от мобильника, вскинул голову, посмотрел вопросительно на застывшую в дверном проёме Риту, а та… та реально растерялась. Наверное, минуту просто пялилась на него, а потом выдохнула судорожно, отвела глаза и спросила первое, что возникло в мыслях:
– Чаю хочешь?
– Конечно, – откликнулся Шелест, будто это тоже было вполне естественно: гонять чаи, сидя на тумбе в чужом подъезде.
Приглашать его в гости Рита не собиралась. Хотя в приличных домах и приличных семьях именно так и полагалось. Чтобы всё чинно, по правилам, согласно этикету.
Да ну нафиг! Она сходила на кухню, налила чай в большую чашку. Не слишком горячий. Потому что лето, не холодно. Ну и чтоб не обжёгся. И опять вышла на площадку.
– Держи.
Шелест взял чашку, зачем-то заглянул в неё, потом чуть запрокинул голову, снизу-вверх посмотрел на Риту.
– И что? Один чай?
Мама дорогая!
– Печенье пойдёт.
– Я бы не отказался и от чего-то посерьёзней, но ладно, пусть будет печенье.
Рита принесла плетёную миску с печеньем – и конфетами тоже – и ещё одну чашку с чаем. Себе. Тоже уселась на тумбу, устроив миску между собой и Шелестом. А потом они сидели и пили чай. Да, два придурка – сидели на лестничной площадке между двумя соседними дверями на старой мебельной тумбе в компании стеклянной пепельницы, пили чай с печеньем и конфетами и молчали.
Почему? А кто его знает. Обсуждать было нечего? Не знали, как начать? Боялись? Ждали, что первым заговорит другой? Не хотели опять разругаться, как обычно получалось? Но когда чашки опустели, Шелест просто поднялся и сказал:
– Ну ладно. Я пошёл. Спасибо за чай.
Рита не поняла, ничего не поняла, воскликнула негодующе и изумлённо:
– А к чему тогда был этот цирк?
– Да я же говорил, – напомнил Шелест, спиной продвигаясь к лестнице. – Просто скучно, делать нечего.
Ну, а она про что? Он же не может иначе. Беспринципный и циничный. Хотя…
Нет, не так. Непохож он сейчас на беспринципного и циничного – ни насмешки во взгляде, ни ехидного блеска, ни улыбки, ни вечного безмятежного выражения на лице.
Или это она дура? И ей всё-таки хочется ему верить. Слишком хочется ему верить. Даже доводы рассудка не помогают, мысли о том, что возможно опять будет слишком больно.