Дивизии сокращенного состава по советской официальной терминологии именуются «кадрированными», злые же языки их именуют «кастрированными». И это действительно так, особенно там, где процент резервистов очень высок. В нашем танковом батальоне, например, в каждом танке вместо четырех танкистов было по три, не хватало заряжающего. Когда его включали в состав экипажа, танк быстро становился в число боеготовных. Во всех же остальных танковых батальонах, а их всего семь в каждой мотострелковой дивизии, в каждом танке было лишь по одному танкисту — только водители. Всего одиннадцать человек в роте: командир роты, капитан и десять водителей. При мобилизации всех остальных: наводчиков, заряжающих, командиров танков и даже старшину роты и командиров взводов — пришлось набирать из резервистов. Все они, кроме командиров взводов, служили в танковых войсках лет пять — десять тому назад, часто на других типах танков. Командиры же взводов не служили никогда и нигде, и не только о танках, современной технике и тактике, но и об армии вообще ничего не знали. Командиры взводов были из бывших студентов, которые в гражданских институтах прослушали когда-то курс лекций по военным вопросам и по выпуске получили звание младших лейтенантов запаса.
Но самые большие проблемы были с пехотой. Не только оттого, что степень кадрирования тут самая высокая, не только оттого, что пехота комплектуется самыми худшими солдатами, которые зачастую не понимают языка своих командиров и друг друга. Хуже всего, однако, было то, что пехота не имела техники. Мотострелковая дивизия должна иметь 410 бронетранспортеров, их же у нас было только 40, только в нашем, парадном, полку. В других полках дивизии, в других дивизиях армии и в других армиях округа их не было. Многие полки имели по 3–4 бронетранспортера для боевой подготовки, но сейчас все они становились командирскими машинами командиров батальонов, а уже для начальников штабов ничего не оставалось.
Что ж, пехоту в крайнем случае можно перевозить и на грузовых машинах. Беда в том, что и их не было. Машин грузовых, которые стояли на консервации в нашей дивизии, хватило только для двух батальонов, еще один на бронетранспортерах, а шести остальным мотострелковым батальонам дивизии предстояло использовать технику, приходящую по мобилизации.
Все автомобили Советского Союза состоят на военном учете. Если вы покупаете легковую «Волгу», вас предупреждают, что она в любой момент может быть конфискована для военных целей. Про все самосвалы, такси и бензовозы я уже и не говорю. Каждая из них состоит на особом учете и при мобилизации поступает в армию.
При мобилизации замирает вся хозяйственная жизнь страны, ибо все машины: тракторы, бульдозеры, краны, экскаваторы — все уходит в армию. Кто придумал такое безумие, сказать трудно. Система эта живет давно, но она могла существовать в тридцатые и сороковые годы, когда страна еще способна была сама прокормить себя, когда существовали даже во времена повального голода резервы продовольствия, когда основной тягловой и транспортной силой деревни была лошадь. Сейчас, когда страна не в состоянии более прокормить себя, когда она не имеет больше никаких резервов продовольствия (в октябре 64-го это было продемонстрировано всему миру), когда сельское хозяйство больше не имеет лошадей, забрать оттуда сразу всех мужчин, все тракторы и машины — это, конечно, безумие. Те, кто планирует будущую войну, должны в таких условиях рассчитывать или на внезапную короткую, молниеносную войну с применением всех своих ядерных средств в первые минуты, либо на поражение, если война продлится хотя бы больше месяца.