— Я, товарищ лейтенант!

— Начальника штаба батальона ко мне.

— Есть!

— А ты, Витя, до каких высот дослужился?

— Наводчик орудия в танке, — четко представился я.

Мы расхохотались. Чисто чеховская ситуация. Только оба мы тонкие. Опять же не скажешь, кому лучше: кто на должности подполковника сидит, батальоном командует, или тот, кто на должности младшего сержанта ручки орудийные крутит. У него сотни людей в подчинении, ответственность громадная. А у меня никакой ответственности. А получаем мы одинаково: оба лейтенанты.

Прибежал Сашка Старков. Мы обнялись.

— Ну что, командир, — Сашка флягу достает, — пригласим орудийного наводчика? Он как раз третий.

— Разливай!

Выпили. Еще выпили. Выпили за мои первые офицерские звезды. Выпили за наши будущие звезды. Выпили за их батальон. Потом за мою новейшую 125-мм пушку и за новый танк Т-64. Счастья ему пожелали. Потом просто так выпили.

— Как же вы, братцы, с батальоном справляетесь? Эту банду в руках не удержишь, когда и все офицеры на местах. Как же вы вдвоем-то?

Они переглядываются хитро. Смеются.

— А никак мы порядок не поддерживаем. За нас троечка работает.

— Неужто?

— Точно. Как всех офицеров прибрали — кого к арабам, кого в «балет», кого на урожай, так в дивизиях полевые трибуналы ввели. Что ни неделя — одного минимум Ахамбека трибуналом судят, в дисбат ссылают. Ты только на них полюбуйся…

Действительно, солдаты работали. Не то чтобы упорно, но работали, пока командиры на песчаном бережку в ивняке Ивашку Хмельницкого через горлышко потягивали.

— Ты, Витя, к нам заглядывай. У нас запасы неистощимые.

— И не зазнавайся, наводчик: кончится «балет», и тебя на роту поставят. Хлебнешь тогда командирского лиха.

Слухи по лагерю идут невероятные. Победные. Израиль пал! А приемника ни у кого не было. Вечером маленький шепелявый приемник у пехотных офицеров обнаружили. Мы к ним всей гурьбой. У пехоты веселье. После утомительного дня тренировок они уже перышки почистили. Уже и выпили немного. Песни у них старинные, лихие звенят:

И сотня глоток в припев:

— И не боитесь?

Глаза у пехотного офицерика добрые, масляные, с лукавыми чертиками.

— А у нас художественная самодеятельность, пьесу про проклятых махновцев, чтоб им неладно, ставить будем.

Такой свободы нравов, как в Киевском общевойсковом командном училище, я нигде по Советской Армии не встречал. Выпускники этого славного заведения держат признанное первенство по количеству переводов на Запад. С ними у нас был задушевный контакт, несмотря на разницу в цвете погон.

— Тише, бояре, начинается…

Приемник пошипел и начал: «Сегодня товарищ Брежнев встретился в Кремле… Вести с полей…»

— Попомните слова мои… Что-то там боком выходит… Наши советчики насоветовали…

— Тихо ты, пророк хулев…

Но приемник не спешил сообщать о победе на Ближнем Востоке:

«Навстречу славному юбилею…»

— А я, бояре, бороду на отрез даю, что это пиз…ц. «Нефтяники Татарии, встав на трудовую вахту…»

— Неужели и вправду…