Но глаза у него были живые – голубые, с твердым взглядом, не безумные, полные грозной и упрямой жизненной силы. На человеке была темная одежда из какой-то домотканой материи – черная, выгоревшая почти до серого цвета рубашка с закатанными рукавами, синие штаны, похожие на джинсы. Он был накрест опоясан патронными лентами, но почти все гнезда были пусты. В кобурах лежали револьверы, вроде бы сорок пятого калибра – но невероятно старинные. Гладкое дерево их рукояток, казалось, светилось собственным внутренним светом.

Эдди не знал, что собирается заговорить – что у него есть, что сказать, – но, тем не менее, услышал свой голос: «Ты кто – привидение?»

– Пока нет, – прохрипел человек с револьверами. – Бес-трава. Кокаин. Или как ты его называешь. Снимай рубаху.

– У тебя руки… – Эдди их увидел. Руки человека, выглядевшего, как какой-то нелепый стрелок, какого можно увидеть только в самом паршивом вестерне, были испещрены яркими, зловещими багровыми полосами. Эдди отлично знал, что это за полосы. Они означали заражение крови. Они означали, что дьявол не просто дышит тебе в задницу, а уже ползет по канализационным трубам, которые ведут к твоему насосу.

– Отъебись от моих рук, понял? – сказало ему бледное видение. – Снимай рубаху и отцепляй эти штуки!

Эдди слышал шум волн; слышал тоскливый вой ветра, не ведающего преград; видел этого умирающего безумца, а кроме него – только запустение; но позади себя он слышал негромкие голоса пассажиров, выходящих из самолета, и непрерывный глухой стук.

– Мистер Дийн! – «Этот голос – в другом мире», – подумал он. Не то, чтобы он в этом сомневался; он просто старался вбить это себе в голову, как вбивают гвоздь в толстый кусок красного дерева. – Вам все-таки придется…

– Можешь оставить это здесь, заберешь потом, – прохрипел стрелок. – О боги, неужели ты не понимаешь, что здесь я должен разговаривать? А это больно! И времени же нет, болван!

Были люди, которых Эдди убил бы за такое слово… но он подумал, что убить этого человека ему будет не так-то просто, хотя вид у него такой, словно убийство, возможно, пошло бы ему на пользу.

Однако в этих голубых глазах он ощущал истину; их лихорадочный блеск делал ненужными все вопросы.

Эдди начал расстегивать рубашку. Первым его порывом было просто сорвать ее, как сделал Кларк Кент, когда Лоис Лэйн привязали к рельсам или к чему-то такому, но в реальной жизни это никуда не годилось: рано или поздно пришлось бы объяснять, почему столько пуговиц оторвано. Так что он стал расстегивать их, а стук позади него продолжался.

Он рывком вытащил рубашку из джинсов, стащил ее и бросил на песок, открыв обмотавшую грудь клейкую ленту. Он был похож на человека на окончательном этапе выздоровления после тяжелого перелома ребер.

Он бросил быстрый взгляд назад и увидел открытую дверь… ее нижний край прочертил на сером песке веерообразный след, когда кто-то – надо полагать, этот умирающий – ее открыл. Сквозь проем двери Эдди был виден туалет первого класса, раковина, зеркало… а в нем – его собственное лицо, полное отчаяния, черные волосы, упавшие на лоб, на зеленовато-карие глаза. На заднем плане он увидел стрелка, берег и парящих над ним морских птиц, которые галдели и дрались неизвестно над чем.