– Слышишь? – прошептал Андрей.

Ординарец прислушался, кивнул, показал рукой вниз. Вроде из-под пола звук идет. Стараясь ступать беззвучно, ординарец прошел в столовую, судя по большому обеденному столу. На полу люк, по-деревенски ляда, в подвал. Андрей показал стволом пистолета – подними ляду. А сам курок взвел, приготовился к стрельбе. Солдат люк поднял, в сторону отпрянул, опасаясь выстрела из подвала. Тишина, звуки прекратились. Андрей крикнул:

– Эй, кто в подвале есть? Вылазь! Оружие, если есть, выбросить на пол, руки поднять.

Некоторая возня внизу, но никто не показался, Андрей крикнул:

– Сейчас гранату брошу! Вылазь, если жить хочешь!

А в ответ тонкий голос, то ли женский, то ли детский:

– Дяденька, не убивай! Нет у меня оружия.

Из подвала показалась вихрастая голова, потом и сам мальчуган лет десяти-двенадцати. Лицо чумазое, на щеках полосы от слез.

– Еще кто-нибудь в подвале есть?

– Нет никого, дяденьки!

– Курносов, глянь подвал.

Ординарец в подвал полез. А мальчишка попросил:

– Дяденька, позволь воды напиться?

– Пей.

Паренек бросился к ведру с водой, зачерпнул кружку, жадно выпил, потом повторил.

– Это сколько же ты в подвале сидел?

– Три дня, как мамку с папкой убили. Как чужие во двор зашли, мамка ляду подняла, сказала: лезь быстрее и сиди тихо! В доме потом стреляли, я слышал, как мамка кричала.

– Как звать-то тебя?

– Иваном, как и отца.

Из подвала ординарец вылез, весь в паутине.

– Нет там никого.

Андрей задумался. Его дело – воевать. Но и паренька бросить одного в доме, где убитые родители лежат, не по-людски.

– Позови четверых батарейцев с лопатами.

– Есть.

Ординарец ушел. Ну похоронят артиллеристы родителей Ивана в огороде, на задах. А дальше что с парнем будет? С голоду помрет. Сколько таких обездоленных сирот сейчас по России? Тысячи? Десятки тысяч? Сотни? Вспомнилось из Великой Отечественной – сыны полков. Пусть и в батарее будет. Кусок хлеба и тарелка каши найдется, прокормит батарея. Опасно? Так и в доме родителей оказалось опасно. Даже учить можно, в полку священник есть и писари, грамоте обучат.

– Дяденька, у вас покушать ничего нет?

В кармане шинели был кусок пиленого сахара. Андрей достал, протянул.

– Ты в школе учился?

– В четвертом классе гимназии.

– А родня в поселке есть?

– Отец, когда жив был, сказывал – на Житомирщине брат его живет. А здесь нет никого.

– К нам на батарею пойдешь?

– А возьмут?

И сразу осекся:

– Родители как же?

– Похороним. Они православные?

И сам себе:

– Отставить!

В красном углу иконы висят, зачем спрашивать? Впрочем, в Белой армии служили и мусульмане, и иудеи, разделение шло не по вере, а по убеждениям. Большевиков вера вообще не интересовала.

Пришли солдаты с лопатами, Андрей указал им место на заднем дворе. На фронте солдатам всех родов войск рыть землю приходится много – окопы, траншеи, капониры, ровики. Потому опыт огромный. Могилу вырыли быстро.

– Иван, поди попрощайся с родителями, – позвал Андрей.

Мальчик подошел, посмотрел в последний раз на лица родителей, зарыдал.

– Курносов, забери парня.

Ординарец мальчика вывел. Солдаты завернули тела в ковры. Гробов нет, а ковер, что под трупами, все равно в крови.