Пить Вадиму не хотелось, но пришлось. К ним бочком подобрался официант, осведомился не надо ли ещё чего. Рыбников раздражён отмахнулся, отогнал его как комара.

- Нравится на родине? - зачавкал Иван.

- Да, всё хорошо.

- Тогда давай ещё по одной, дружище. Между первой и второй, как говорится, пуля не должна пролететь, - он засмеялся, словно сам придумал эту шутку.

- А ведь этот кабак и в прежние времена был, - Вадим отдышался после принятия дозы, зажевал водку хлебом. - Малым ещё были по ним бегать. Но вроде старое заведение.

- Так он и назывался, - сказал Рыбников. – Ресторана «Восточный», фактически единственный на весь Локоть. Партийные товарищи сюда хаживали, с жёнами и без. Только у них зарплата позволяла. Директором был Дворкович Самуил Борисович, воришка тот еще, удивляюсь как его в конце тридцатых не прибрали. Хотя нет тут ничего необыкновенного, стучал на всех – вот и уцелел. Глупый оказался, до последнего не верил, что немцы иудеев не жалуют, надеялся, что и при них будет процветать и воровать. Помню, как мы его квартиру чистили, шкатулку нашли с золотом и брюликами - все сокровища пошли на общественные нужды за Дворковичем и ему подобных. Немцы приехали, загрузили всех в трёхтонные грузовики и увезли в Брянск гетто. В Локте около трёхсот евреев было, а теперь ни одного – красота!

- Красота, - согласился Зорин, отыскивая взглядом свою партнёршу по танцу.

Что с ней было не так? Девушка сидела за столиком, любезничала с парой военных, на Вадима она уже не красилась. Рыбников проследил за его взглядом.

- Что, понравилась?

- Боже упаси! Знаешь её? Шлюшка местная?

- Вечерами шлюшка, - Рыбников замялся, - А днём, экий же ты чувствительный, дружище. Правильно всё понял, это Антонина Макарова, Тонька пулемётчица - главный палач тутошнего окружного самоуправления.

В горле у Зорина запершило, возникло острое желание опрокинуть рюмку.

- Не рановато для её нежного возраста?

- Выходит ты ничего про неё не знаешь! - заявил Рыбников. - Так себе тема. Ладно в плане просвещения. Тонька лично приводит в исполнение смертные приговоры, садиться за Максимку и вперед. Формально, она состоит в штате вспомогательной полиции, но работает одна. Слышал выстрелы за конезаводом? Там овраг, где она и развлекается. Людей приводят, выстраивают перед оврагом, она по ним шмаляет, а потом в овраг спускается, смотрит, что из одежды, обуви можно взять. На конезаводе тюрьма для смертников. Так Тонька вечерами по ней бродит с плёткой, разглядывает кого завтра кончать будет, заодно прикидывает какую одёжку стянет. Тут народ со всего округа свозят: это партизаны, члены их семей, подпольщики, сочувствующие, уклонисты. А как настреляется, сидит во дворе тюрьмы, на солнышке - пулемет чистит, песенки поёт. У неё кстати, интересный голос и слух имеется. Комната на коне заводе, там она и проживает.

Вадима передёрнуло, ему пришлось потрудиться, чтобы не выпустить на свободу рвоту.

- Правильная реакция, - сказал Рыбников. - Врагов надо уничтожать, кто бы спорил. Но как задумаешься об этих масштабах - волосы дыбом. Мы же чистенькими хотим остаться. А у Тоньки такая проблема не стоит - она надевает маску, пристраивается на колени к пулемету и долбит. Зачем ей эта маска - непонятно. Боится, что с того света за ней придут. А ведь однажды так и произойдёт, -Рыбников криво ухмыльнулся. – Она и баб, и стариков косит, и деток маленьких, тысячи полторы по самым скромным меркам укокошила. А вечерами и ночами оттягивается, мужиков ей надо. Ты, приятель, к ней чуток в силок не попал.