По предварительной договорённости О'Нил грозился позвонить из Пулково примерно в шестнадцать часов. Объявился он в шестнадцать тридцать.

— Добрый после-полдень! Мы взяли кеб и едем в гостиницу, чтобы регистрироваться и оставлять вещи. Водитель говорит, мы будем иметь честь быть у вас в девятнадцать сотен…

Тамара Павловна облизывала селёдочные пальцы, силясь сообразить, что имел в виду англичанин. «Ага! То бишь в девятнадцать ноль-ноль…»

— Очень хорошо, жду вас, джентльмены, — ответила она и, нажав отбой, обвела квартиру словно бы глазами гостей.

Боже, какой бардак!.. Тот факт, что они с Васей успешно обходились без евроремонта, исправить за оставшееся время она уже при всём желании не могла. Но хоть как-то распихать по углам барахло, усугублённое пылью, скопившейся за время её московской командировки…

Без пяти минут семь Тамара Павловна поставила сушиться тщательно отжатую швабру.

Без одной минуты — отложила расчёску.

Ровно в «девятнадцать сотен» из прихожей раскатился электронный звонок: «Не слышны в саду даже шорохи, всё здесь замерло…»

Тамара Павловна вздрогнула и открыла дверь. На пороге стояли двое. Один — фатально-рыжий, плечистый, здоровенный, с голубыми, как у месячного младенца, глазами. Второй отчётливо напоминал доктора Ватсона из гениальной отечественной экранизации. Усатый, отмеченный явной печатью того самого благородства, которое кое-кому теперь кажется романтическим и наивным.

Вот такие два джентльмена прямым ходом с исторической родины этого слова.

— Добрый вечер, — приподнял шляпу рыжий. — Мы можем видеть уважаемую миссис Василий Наливайко?

Видимо, в его рыжей голове не укладывалась мысль, что профессор Наливайко не имеет прислуги.

«Ну вот, дожила, уже принимают за домработницу», — подумала Тамара Павловна. Будь она менее самостоятельной и состоявшейся женщиной, она бы, вероятно, не на шутку расстроилась. Но «миссис Василий Наливайко», летавшая на бизнес-джетах и под настроение приобретавшая внедорожники, лишь рассмеялась:

— Это я. Прошу, господа.

— О, много приятно. Я был узнать ваш голос. — Рыжий слегка поклонился и протянул букет. — Позвольте представиться: О’Нил, ваш искренний слуга.

Букет был дорогой и красивый. Откуда они могли знать, что Тамара Павловна очень не любила срезанные цветы и всегда порывалась отдать их кому-нибудь, кого они могли в самом деле порадовать. Соседке там, горничной на гостиничном этаже…

— А это, — О'Нил указал шляпой на «Ватсона», вежливо переступившего порог, — сэр Робин Доктороу, друг и доверенный лицо бедный лорд Эндрю.

«Ватсон» раскрыл принесённый с собою пакет и вытащил объёмистую коробку.

— Это традиционный пудинг «хаггис», — пояснил профессор О'Нил, и лицо его почему-то затуманилось. — Его была любезно приготовить миссис Робин Доктороу специально для вы в знак расположений и большой дружба. По особый рецепт, как любить покойный лорд Макгирс.

— Светлая память! — приняла презент Тамара Павловна. — Пойдёмте помянем хорошего человека. Как говорится, чем Бог послал…

Учёные-британцы выглядели публикой, что называется, вполне травоядной. Откуда же налетел сквознячок смутного беспокойства, откуда взялся этот внезапный холодок на затылке? Не привыкшая отмахиваться от подсказок шестого чувства, Тамара Павловна хотела было об этом задуматься, но особо размышлять было некогда, и она решила: верно, дело было в том, что она находилась в квартире одна с двоими, как ни крути, незнакомыми мужиками. И не стоял у неё за спиной Вася, и пустовал матрасик в углу, с которого, по обыкновению, ненавязчиво присматривал за гостями Шерхан…