— На время… У меня проблемы… Потом я тебя заберу…

Вероника заплакала.

— Так я и знала! Ты меня бросаешь! Мне даже сон приснился про разбитую кринку…

Черепахин вспылил.

— Да не бросаю я никого! Просто из-за меня у тебя могут быть неприятности!

— Никуда я не поеду! Я буду здесь жить! — агрессивно кричала девушка. — Ты же обещал!

— Смотри, как хочешь, — махнул рукой Иван. — Квартира оплачена на три месяца вперед. Только будь осторожна. А если будут расспрашивать, то ты меня неделю не видела и ничего не знаешь. Поняла?

— Поняла, — кивнула несколько повеселевшая девушка. — Я и взаправду ничего не знаю!

Непроизвольно хлопнув дверью, Черепахин выскочил из квартиры, сбежал по лестнице и выбежал во двор. Прохладный ветерок заставил поежиться. Что делать? Куда идти?

На всякий случай он отошел от подъезда подальше и сел на скамейку, чтобы собраться с мыслями. Но мысли не хотели собираться — крутились в бессмысленном хороводе вокруг всего, на что падал нервно бегающий взгляд. По небу плыли кучерявые облачка, похожие на готовых к стрижке баранов. В песочнице возились три малыша, похожие на взъерошенных воробьев. На вытоптанном газоне наскакивали друг на друга взъерошенные воробьи, похожие на неразумных малышей. А на кого сейчас похож преуспевающий журналист Черепахин? На бомжа — вот на кого! На кого похожа молодая женщина, устало толкающая по разбитому тротуару неновую детскую коляску? На задрюченную жизнью мать-одиночку… На кого похож вон тот парень, выскочивший из неприметной замызганной машиненки и проворно нырнувший в первый подъезд?

Черепахина будто молнией ударило: да это один из его конвоиров, только коричневую куртку сменил на короткий светлый плащ! Волна животного страха снесла его со скамейки, пронесла по пыльным улицам, забросила в автобус… Он медленно покатился от остановки к остановке.

— «Изобильный», приехали, конечная! — недоброжелательно прокаркал водитель, и Иван очнулся.

Он оказался в шахтерском поселке пригорода, который после банкротства шахты «Глубокая» медленно умирал. Впрочем, даже в свои лучшие времена поселок не жил, а агонизировал и никогда не оправдывал своего официального названия: местные жители более обоснованно именовали его «Шанхаем». Скученный шлакоблочный самозастрой, перекошенные, как рты дебилов, окна, латаные крыши, выгребные ямы у прогнивших заборов, водоразборная колонка в конце квартала, печное отопление с бесплатным когда-то углем, ветхое белье на веревках, магнитофоны и салат «оливье» в получки да праздники, заземленные электросчетчики, силикозный кашель, беспробудное пьянство, поножовщины, бытовые самоподрывы вынесенным из забоя аммоналом…

Сейчас шахта остановилась, праздники кончились, уголь не завозили, электричество отключили, остались нищета, безысходность, разложение и тлен… Дома рушились и сгорали, не потерявшие себя жильцы перебирались — кто куда мог, но большинству деваться было некуда, и они доживали свои дни здесь, продавая нехитрый скарб, оставшийся от лучших времен аммонал, а когда совсем припечет — и копеечное жилье…