Вихрь с раннего утра ждал в стойле наготове. Получив приказ Алжбеты, конюх должен был оседлать коня. Но, ошеломленный событиями в замке, он забыл о седле. Андрей Дрозд не сводил глаз со скакуна, который то и дело бил копытами и ржал.
Досыта насладившись красотой прославленного коня, он обратился к графине:
— Великая честь для меня, госпожа, что встречаешь под звон колоколов. После такого почетного звона — сама понимаешь — не могу я идти по Чахтицам пешком, будто простой смертный. Одолжи своего коня!
И с дышлом в руке направился прямо к Вихрю. Толпа почтительно расступалась перед ним. Конюх стоял возле скакуна, точно столб. Андрей Дрозд ловко вскочил на коня. Вихрь поначалу упирался, дергался, словно бы желая сбросить непривычного седока, но тут же почувствовал крепкую руку. Через мгновение он уже летел стремглав со двора.
Никто не осмелился помешать бегству, одна Алжбета Батори с криком бросилась вдогонку за своим конем, но тщетно. Андрей Дрозд уже скакал по улице.
Разъяренная неудачей, униженная разбойником, потерявшая Вихря, чахтицкая госпожа схватилась за сердце, зашаталась и рухнула наземь. Служанки подскочили к ней, подняли, усадили в кресло.
Пока они приводили ее в чувство холодными примочками, Андрей Дрозд мчался из замка. Перед приходом он увидел Яна Поницена, выбежавшего на улицу, чтобы узнать причину набата. Когда священник узнал на Вихре разбойника, догадка осенила его — он нахмурился. Дрозд уважительно сорвал с головы шляпу, церковнослужитель молча ответил поклоном.
Долго стоял перед приходом Ян Поницен, глядя вслед беглецу. Смотрели ему вслед и жители Чахтиц, взволнованно толпясь на улицах. Люди гадали, что происходит, коль разбойники не прячутся по лесам, а осмеливаются проникать в замок.
Андрея Дрозда все знали, он всюду был свой. Но теперь, когда он проскакал на любимом коне графини, он показался каким-то далеким и чужим. Он выглядел непомерно могучим, огромным, словно высоко вознесся над ними, чуть ли не сделался господином, и теперь даже в замке трепещут перед ним.
Вскоре за Андреем Дроздом помчалась ватага преследователей.
Павел Ледерер проснулся поздним утром с тяжелой головой. Трактирщица, принесшая завтрак, узнала его лишь сейчас. Ночью, при свете свечи, когда он едва выговорил, что нуждается в ночлеге, она приняла его за чужестранца.