Толстая соломенная подстилка покрывала пол перед входом в алтарь. Жакмор прошел вперед. Его глаза уже привыкли к темноте; справа, за алтарем, он различил серый проем открытой двери и направился к ней, посчитав, что там находятся ризница и покои кюре.

Он открыл дверь и попал в маленькую вытянутую комнату, заполненную шкафами и еще Бог знает чем. В глубине таилась еще одна дверь. Из-за нее доносился чей-то шепот. Жакмор три раза постучал по деревянной стене.

— Можно войти? — спросил он вполголоса.

Разговор за дверью стих.

— Войдите, — услышал Жакмор.

Он принял приглашение и открыл вторую дверь. Кюре беседовал с ризничим. При виде Жакмора они встали.

— Здравствуйте, — сказал вошедший. — Господин кюре, не так ли?

— Здравствуйте, — ответил кюре.

Это был жилистый мужчина, в складках лица чернели две глазные ягодки и приросшие к ним сверху густые мохнатые брови. Говорил он, скрещивая худые длинные руки, а передвигался, как заметил Жакмор, слегка прихрамывая.

— Я бы хотел с вами поговорить, — начал Жакмор.

— Говорите, — ответил кюре.

— Я по поводу крещения, — пояснил Жакмор. — Вы смогли бы в воскресенье?

— Это моя работа, — сказал кюре. — У каждого — своя.

— В доме на скале родились тройняшки, — продолжал Жакмор. — Жоэль, Ноэль и Ситроэн. Их надо крестить не позже воскресенья.

— Приходите на воскресную мессу, — сказал кюре. — Там я назначу вам время.

— Но я никогда не хожу на мессы, — возразил Жакмор.

— Тем более, — нашелся кюре. — Для разнообразия. Развлечетесь. Хоть кому-то покажется оригинальным то, что я говорю.

— Я — против религии, — сказал Жакмор. — Хотя и признаю, что она может быть полезной в деревенских условиях.

Кюре усмехнулся.

— Полезной!.. Религия — роскошь, — сказал он. — А эти скоты хотят извлечь из нее какую-то пользу.

Он гордо выпрямился и принялся мерить комнату хромыми нервными шагами.

— Но я не допущу! — прикрикнул он. — Моя религия останется роскошью!

— Я хотел подчеркнуть, — поспешил объяснить Жакмор, — что именно в деревне слово кюре может оказаться очень значимым. Направлять грубые крестьянские умы, указывать им на совершаемые ошибки, открывать им глаза на опасность мирских соблазнов, сдерживать и усмирять их низменные инстинкты… Не знаю, вы в курсе того, что происходит в этой деревне… Я… гм… я приехал недавно и не хотел бы ни выступать в качестве судьи, ни шокировать вас своей реакцией на то, что вам наверняка кажется естественным, поскольку существует уже столько времени… ну… кюре мог бы, например, с амвона клеймить воровство и осуждать чересчур поспешные половые связи молодых прихожан, стараясь не допустить, чтобы разврат и сладострастие завладели его округом.

— Приходом, — поправил его ризничий.

— Приходом, — оторопело повторил Жакмор. — На чем я остановился?

— Не могу знать, — оборвал кюре.

— Ладно, а эта ярмарка стариков, — наконец решился Жакмор, — это просто безумие!

— Вы в каком веке живете?! — воскликнул кюре. — Ярмарка стариков? Какое мне дело до ярмарки стариков, позвольте вас спросить? Эти люди страдают… Страждущие на земле да обретут часть Царства Небесного. Сами по себе страдания не бесполезны, но меня в принципе не устраивают причины этого страдания. Меня коробит от того, что они страдают не по-Божески. Это просто скоты. Я ведь вам уже говорил. Для них религия — средство. Скотский материализм…