— Домнушка раскусит, — сказал санитар. — Не таких разоблачала. Значит, вы не для себя, а для дела… Уважаю!
Он отодвинул рукой бархатную портьеру и пропустил троицу в помещение, где принимала Домнушка.
Здесь было не так роскошно, как в предбаннике, — журнальный столик со свежим номером «Эсквайра», простые венские стулья, иконы в красном углу…
Домнушка оказалась в точности такой, как на картине, — только за инвалидным креслом не випы стояли, а одна молодая женщина в белом халате.
— Послушаю вас, — сказала Домнушка. — Небось бандиты? От пули заговорить? Так это не по моей части…
— Мы, — сказал Майор. — Наоборот.
— А какая разница? — сказала Домнушка. Голос у неё был низкий и не соответствовал маленькому телу. — Аура у вас одинаковая, карма аналогичная, цвет радужки схожий, напряжение биополя сопоставимое…
— Матушка, — проникновенно сказал Печкин. — Едино Фемиде служим слепошарой, без гнева и пристрастия. Не сочти за труд, идентифицируй нам этого злодея…
И указал на Черентая, съёжившегося перед пронзительным взором русской Ванги.
Домнушка сняла круглые очки, протёрла их шалью и снова воззрилась на воришку.
— Вижу… — грозно сказала она. — Вижу, что… Что вы с ним сделали, негодяи? Мальчик мой, что они с тобой сделали?
Она вскочила, и оказалось, что тщедушное тельце было всего лишь манекеном, а ростом Домнушка была повыше Печкина.
— Это не он, — сказал журналист. — А тот, кого вы имеете в виду, шлёт вам поклон, Кира Петровна…
Глава четырнадцатая
Юноша всё верно вам сказал, точнее — как он знал. Как ему позволили знать.
Своих детей у меня никогда не было. Двоих мужей я потеряла. Одного убило государство, другого — просто бандиты, без полномочий. Когда этот мальчик появился в «Глубоком сне», я вдруг сразу поняла — не выйдет он отсюда.
У меня в библиотеке персонал устроил что-то вроде чайного клуба — от начальства скрывались, приходили просто поболтать, так что тайн для меня не существовало. Я весьма органично вписалась в этот элитный дурдом.
Только не вздумайте произнести это слово при ком-нибудь из больных! Санаторий у нас, санаторий. Когда-то здесь была усадьба графа Редкозубова. Не смейтесь, дворянские фамилии частенько звучат весьма забавно в сочетании с титулом. До сих пор сохранилось несколько лип от господской усадьбы. Конечно, прежней красоты не вернуть, но уж сделали, что смогли.
И в библиотеке есть несколько графских книг, не всё успели извести на самокрутки. Даже прижизненное издание «Путешествия» Радищева тут было! Эту книгу предки мои в руках держали и матушку императрицу поминали русским словом!
А надобно вам знать, что предок мой — декабрист Пётр Илларионович Мошков. Не самый известный, не самый громкий. Если считать, что Движение 14 декабря — это всего лишь «сто прапорщиков», то он был где-то девяносто девятым. Тем не менее в нашем роду в его честь одного из мужчин непременно называли Петром. И все Петры выживали! Вы, нынешние, не представляете, какой была тогда детская смертность. Это сейчас мамочки сходят с ума, выхаживая самых безнадёжных, а в те времена было просто: схоронила, повыла, забыла, нового понесла. Хоть крестьянка, хоть княгиня…