Лакаши уже что-то пели.

Нет, не пели.

Просто многие разговаривали между собой, и тогда их голоса сливались.

Это напоминало пение Торы группой мальчиков возраста бармицвы, у которых еще не начал ломаться голос.

— Вы понимаете, о чем они говорят? — спросила Марина.

Нэнси покачала головой:

— Только отдельные слова. У нас тут жил лингвист, ученик Ноама Хомского. Он утверждал, что язык лакаши не очень сложный и не очень интересный, а все языки Амазонии произошли от одной грамматической основы и отличаются лишь вариациями в словарном составе. Значит, племена восходят к единому народу, который впоследствии разделился. Тогда мне даже захотелось, чтобы наш язык был чуточку непонятнее, тогда бы мы его берегли. Лингвист составил для нас несколько схем с фонетической транскрипцией, чтобы мы могли составлять какие-то бытовые фразы.

— У Томаса это хорошо получается, — добавила доктор Буди и вдруг подняла руку.

Они остановились.

Тропу медленно переползала очень крупная ящерица, с ее грудной клетки свисала свободными складками зеленая кожа.

— Я не знаю, что это за вид, — пробормотала доктор Буди, внимательно рассматривая пресмыкающееся.

Нэнси тоже нагнулась над ящерицей и покачала головой:

— Я тоже не знаю.

Минут через двадцать после встречи с ящерицей они вышли на большую поляну, вернее в рощу, где деревья стояли редко и не было ни густого подлеска, ни косматых лиан, а была лишь трава. Сами деревья были с тонкими, гладкими стволами сливочно-желтого цвета и светлыми, овальными листьями. Солнечный свет без труда проникал сквозь их кроны и падал на землю широкими пятнами.

— Как красиво, — восхитилась Марина, запрокидывая голову. — Такое солнце, такая приятная листва. Господи, почему они тут не живут?

— Слишком далеко от воды, — пояснила доктор Буди, взглянула на часы и записала время.

Женщины-лакаши, около десятка, уже были здесь.

Марина теперь знала многих из них в лицо, хоть и не могла пока воспроизводить серию звуков, означавшую их имена.

Через несколько минут пришли еще две дюжины и разместились около стволов. Без ритуалов и барабанов, буднично, женщины выбирали деревья потолще, но не трогали тонкие. Подавшись вперед, словно в медленном танце, они открывали рот и принимались скрести зубами кору.

Джунгли в это утро казались особенно тихими, и Марина слышала этот звук, умноженный множеством ртов.

Подошли несколько отставших и остановились, приветствуя соплеменниц. Те прекратили грызть кору и долго обменивались какими-то фразами. Две женщины решили поговорить и встали возле одного дерева; издали казалось, что они целуются. Детей они оставляли в центре рощи; старшие присматривали за расползавшимися малышами. Одна из старух подвела к дереву девочку лет тринадцати; остальные женщины повернулись к ним и замерли. Девочка наклоняла голову и так и сяк, пытаясь отыскать удобное положение. Тогда все женщины залопотали и похлопали по своим деревьям; получилось нечто вроде аплодисментов.

Задрожала листва на тонких ветках.

Девочка растерялась от такого внимания, потом нерешительно приникла ртом к коре. Убедившись, что она все делает правильно, все вернулись к своему занятию — грызть кору, без отвращения или удовольствия.