Приемный пункт для новобранцев, расположенный в отделении ВВС в Пэдгейте, оказался мрачноватым местечком и произвел на меня двойственное впечатление о климате северной части Англии, которое сохранилось надолго. Нас будили в 5 часов утра, открывали нараспашку все двери и окна ниссеновских бараков, где мы жили, впуская в комнаты извечный английский туман. Потом нас вели сквозь непроходимую мрачную темень к армейской столовой, хотя этот приют света и тепла на самом деле оказался не таким светлым и уютным. То, что нас ожидало, можно было с трудом назвать столовой и не соответствовало тому, что там готовили. Бекон, скажем, был настолько пережаренным, что, казалось, вот-вот разлетится на мелкие кусочки, как только до него дотронешься вилкой. Как и другие новобранцы, свои карманные деньги – то немногое, что мне удалось скопить до поступления на службу, – уходили на шоколадки в магазинах при военно-торговой службе ВВС. Мать старалась помогать мне с питанием, регулярно присылая сухие пайки. Каждую пятницу мы все выходили на построение, чтобы получить причитающееся нам скудное еженедельное жалованье в размере 28 шиллингов. Ко вторнику большинство парней оказывались на мели и просили друг у друга взаймы, чтобы как следует повеселиться на выходных.

Я начал курить самокрутки задолго до того, как поступил на службу в ВВС, поскольку они были гораздо дешевле обычных сигарет. Понимая, что на табак уходит бо́льшая часть моего бюджета, я был твердо намерен бросить курить, как только поступил в ВВС. Но так как первые недели моей службы выдались особенно напряженными, я решил отложить «завязку» до лучших времен. Вскоре я вынужден был потратить на табак те несколько фунтов, которые отложил про запас. И мне ничего не оставалось, как начать продавать некоторые из своих вещей: стильную зажигалку «Ронсон», портсигар, бритву «Роллз» и наручные часы.

После Пэдгейта меня перевели в лагерь строевой подготовки в Хэденсворте, неподалеку от Вулверхэмптона, где я научился заряжать, стрелять, чистить и разбирать винтовку и маршировать в ногу. Ежедневная муштра на тот момент была, несомненно, главной составляющей нашей подготовки и заключалась не только в успешных маневрах, но и в опрятном внешнем виде. В Хэденсворте я обнаружил, что набор 1952 года состоял не только из одних 18-летних новобранцев, как я; среди них были даже ветераны Второй мировой войны, которые не смогли адаптироваться к нормальной мирной жизни, а также крепкие ребята, которые попали к нам из разных частей страны, из Горбельса, известного района Глазго, или лондонского Ист-Энда.

Я был готов к тому, что эти восемь недель будут для меня настоящим адом. Наши инструкторы по строевой подготовке, или, как мы их называли, «капралы», делали все, чтобы я не был разочарован. Они важно расшагивали по плацу, отдавая непонятные приказы; они отличались невероятным упрямством на грани религиозного фанатизма. Отутюженные стрелки на их брюках были настолько острыми, что ими можно было разрезать кусок мяса, а блеск лакированных ботинок просто ослеплял. Они приходили в бешенство, если замечали малейшее пятнышко или грязь на одежде или оружии. Говорить нормальным голосом они давно разучились и поэтому все свои злобные тирады выдавали пронзительным криком, в котором слышалось нечто демонически сверхъестественное, будто огромный монстр-людоед, высунув свой отвратительный язык, вырвался на волю и пугал всех своим злобным рыком.