– У немцев есть причины поторопиться. Чувство обиды, нанесенной вам Германией, это чувство не иссякнет даже в следующем поколении, а сейчас вы еще не имеете союзников по оружию… Зачем же нам жить в вечном страхе неизбежного отмщения? Лучше уж мы сами нападем на вас!

При этом госпожа Надежда Ивановна фон Радовиц (урожденная Озерова) выразительно наступила под столом туфелькой на штиблет посла Франции, и в этом жесте он усмотрел поддержку великой и могучей России… Гонто-Бирон осмелился возразить.

– Исходя из вашей аргументации, – сказал виконт, – мир в Европе вообще никогда не возможен. У всех стран есть исторические обиды на соседей, и всегда кто-то сильнее другого. Оставим Францию и посмотрим на Россию. – Оба невольно посмотрели на Надежду Ивановну, а женщина рассмеялась. – Эта страна намного сильнее Германии, и она тоже соседствует с вами, только с другого боку. Согласно вашему мировоззрению, Германии завтра же следует начать атаку на Россию.

– Это логично, виконт, – ответил фон Радовиц. – Но я тут, кажется, наговорил чего-то лишнего… Давайте условимся, что наша беседа носила частный характер двух приятелей.

Надежда Ивановна со значением глянула на посла:

– Безусловно! Иначе ведь и быть не может…

Париж уже через полчаса был извещен об этой беседе по телеграфу; заодно Гонто-Бирон переслал Деказу немецкие газеты, в которых по-деловому было сказано: «Высшие военные авторитеты вполне убеждены, что новая война неотвратима, и чем раньше, тем лучше… Только наш великий канцлер с помощью великого Мольтке может точно решить, когда придет время поставить Францию перед выбором между разоружением и войною!» Деказ подчеркнул в статье новое для него слово разоружение и с льстивой поспешностью привстал, когда ему объявили:

– Посол империи Германии, князь Хлодвиг Гогенлоэцу-Шиллингсфюрст, на вашем пороге…

Гогенлоэ словно подцепил тему прямо из газеты.

– Сейчас, – сказал он, – назрел вопрос о разоружении Франции, и, разоружившись, Франция может этим актом заверить Германскую империю в своем искреннем стремлении к миру.

– А ваш рейх разоружится вместе с нами?

– Увы, – отвечал Гоген лоэ, – Франции предстоит смириться с односторонним разоружением. Германия же, как всеми признанный оплот мира в Европе, должна остаться вооруженной…

Все это было сказано тихим и ровным голосом. Вечером Деказ встретился в ресторане с князем Орловым; одноглазый меланхолик, абсолютно трезвый, сказал герцогу в утешение:

– О-о, за Гогенлоэ не волнуйтесь! У него жена русская и любовница тоже русская. Наконец, он богатейший помещик нашей планеты, а поместья его расположены в русской Литве. Если он станет наседать на вас с этим идиотским разоружением, я намекну ему в приватной беседе, что Петербург решил секвестировать его имения в русскую казну… Тогда он станет чесать за ухом уже не вам, а Бисмарку!

Все эти дни герцог Деказ о каждом пустяке информировал Горчакова, умалчивая лишь о том, что они с президентом Мак-Магоном частенько бывали на приемах в германском посольстве, где провозглашали тосты за дальнейшее развитие франко-германской дружбы и… взаимопонимание. Пока они там уродливо любезничали, Бисмарк дал интервью журналистам Будапешта.