Я обхватываю его запястье.

– Раз уж ты больше не Мор Завоеватель, то как мне тебя называть?

Он улыбается застенчиво и робко.

– Любимый – мне понравилось, как это звучит.

– Хорошо, любимый, – говорю я, видя на его лице едва уловимый намек на улыбку, – все минуты, какие мне остались, теперь твои. Я – твоя.

Бывают такие моменты, когда происходящее просто не укладывается в голове. Глаза моего всадника все равно печальны, как будто надежда оставила его еще где-нибудь в штате Вашингтон. Но вот он осознает, и весь его облик мгновенно преображается.

Светлеет взгляд, взлетают брови, а потом на лице расцветает улыбка, которая может затмить солнце.

Он наклоняется и касается моих губ, и этот поцелуй – одновременно конец и начало.

Хотелось бы мне сказать, что с той минуты у нас началась прекрасная, волшебная сказка. И приличнее было бы не уточнять, как я схватила этого неземного красавца Мора за грудки, потащила его в спальню и повела себя, словно грязная потаскушка – каковой я, видимо, являюсь.

Хотелось бы рассказать вам тысячу всяких выдумок, чтобы приукрасить правду об этой ночи, но тогда это будет история какой-то другой женщины.

Поцелуй, не успев начаться, перерастает из нежного в страстный, отчаянный. Он – мой кислород, я месяцами не могла вздохнуть полной грудью.

Я пытаюсь расстегнуть на нем рубашку, но пальцы так дрожат от счастья, и радости, и адреналина (черт-бы-его-побрал-этот-адреналин), что у меня ничего не выходит.

Мор вжимает меня в стену и обнимает меня.

– Я так по тебе скучал, – говорит он между поцелуями. – Любовь невыносима, когда ей что-то мешает.

Но, чудо из чудес, нашей любви ничто не помешало. Она могла выжигать нас изнутри, но в итоге не превратила в монстров. Она остановила Мора и не дала ему уничтожить мир, она придала мне сил, чтобы уйти от него, когда он повел себя недостойно.

И, в конце концов, она вернула его мне.

Я снова дергаю за пуговицы, пока всадник снимает рубашку с меня. Остальная одежда летит в разные стороны по дороге в спальню.

Здесь темно, только слабо мерцает масляная коптилка, и светятся таинственные письмена на моем всаднике, которые, кстати, ничуть не потускнели.

Я почтительно прикасаюсь к ним, когда он укладывает меня на кровать.

– Они по-прежнему на своих местах, – говорю я.

Он прокладывает быстрыми поцелуями дорожку от моего рта, вверх по щеке, потом к уху.

– Конечно, на месте, Сара. Не могли же они вот так просто встать и уйти.

Я смеюсь, уворачиваясь от его губ.

– Этот мир научил тебя шутить.

– Этот мир подарил мне остроумную женщину, и она научила меня шутить.

Его рука касается моей груди, и я задыхаюсь от его прикосновения.

Мор был прав, называя любовь невыносимой. Теперь я не могу понять, как мне удалось продержаться без него так долго.

Я обнимаю его руками и ногами, он нужен мне весь – он