– Мрачновато здесь, – изрек непререкаемую истину Фельдман.

Сердце билось с нарастанием. Неужели это то, о чем рассказывала под гипнозом внучка Белоярского? Все на месте: остатки прямоугольной башни в углу крыши, стены еще десятилетия назад пришли в негодность, в дырах колосится чертополох. Все заброшено, люди сюда не ходят, никому нет дела до этой угрюмой древности. Возможно, она не представляет исторической ценности: кто такой для потомков малоизвестный барон фон Ледендорф?

Когда-то к замку вела дорога, теперь она полностью заросла бурьяном, можно было лишь гадать о ее ориентации в пространстве. Лес вплотную подступал к замку, штурмовал подходы, забирался в многочисленные дыры, в оконные проемы. Дожди, ветра, время – методично разрушали каменную глыбу. Он чувствовал, как в голове происходят подозрительные процессы, включился участок мозга, ответственный за странные видения, шевелились волосы на загривке… Он стоял у разбитого вдребезги крыльца, смотрел на раскрошенную стену, на просевшую лестницу в глубине мглистого проема, страшно боялся перейти заваленную битым камнем грань…

И вновь разверзались глубины подсознания. Растворился в чистом воздухе озадаченно ковыряющий в носу Фельдман, посыпались разноцветные «пиксели». Лучше не стоять во всем этом! Он сделал шаг назад. Поздно. Яркие образы – кровь на рукаве, черные тени в низко надвинутых капюшонах, повелитель страха, дирижирующий своим оркестром на заднем плане – он всего лишь большое продолговатое пятно. Молодая женщина, сидящая на краю тахты, папка на коленях, белый лист, она сомкнула колени, старательно что-то штрихует. Сейчас появится кровавый убийца, она поднимет голову… Видение цеплялось за мозг с настораживающей регулярностью. Зачем оно это делало?

– Ау, растение? – крикнул в ухо Фельдман. Встряхнул его, словно пыльный коврик.

Все ушло. Осталась серая глыба, не представляющая исторической ценности, возмущенная, немного испуганная физиономия Фельдмана. Махровая туча над головой, способная учинить небольшое, но очень мокрое светопреставление.

– Не понимаю я многого, – пожаловался Вадим.

– Я тоже, знаешь ли, многого не понимаю, – раздраженно сплюнул Фельдман, – Будем перечислять? Не понимаю, почему пачкаются полотенца, если ими вытирают только чистые руки; почему пятью пять – двадцать пять, шестью шесть – тридцать шесть, а семью семь – не сорок семь. Да я вообще ничего, как выясняется, не понимаю! Пошли отсюда.

– Уже? – удивился Вадим.

– Пока целые, – огрызнулся Павел, – Внутри опасно – шагу не ступить, чтобы не сломать себе шею. Будем ждать явления Гюнтера.

– А где мы будем его ждать? – тупо спросил Вадим.

– Кажется, знаю, – щелкнул пальцами Павел, – Есть тут к востоку еще одно приятное местечко…

На деревенском кладбище было еще неуютнее. Обширная поляна, ограниченная с запада пахучим болотом, с других сторон – каким-то мрачным сказочным лесом, состоящим из старых буков и осин. Царила пугающая тишь, туча проплыла мимо кладбища, не зацепив дождем. Застыли листья на ветвях, не колыхалась трава. Обмерла ворона на ветке, только следила напряженно за пришельцами бусинкой глаза. Павел с Вадимом медленно бродили по заросшим сорняками дорожкам, мимо того, что когда-то называлось надгробными памятниками и прочей кладбищенской атрибутикой, мимо просевших могил, скособоченных и обросших сохлой грязью склепов. Южная часть сельского погоста продолжала использоваться по прямому назначению, носила местами ухоженный характер. На северной, особенно в лесу, все было заброшено, забыто и попросту пугало. Здесь стоило ходить с особой осторожностью, чтобы не рухнуть в объятия какого-нибудь «исторического» мертвеца.