Водитель вдруг утратил всю свою приветливость и хмуро сообщил, что возить «левых пассажиров» ему решительно запрещено, что местом своим он рисковать не намерен («Считай, кроме карточки, я три кило пшеницы в неделю имею...»), но мотоциклист, заискивающе поглядывая на шофера, посулил, что отблагодарит его по высшему классу. Он уже отволок свой мотоцикл поближе к будке, небрежно приткнул его к насыпи, достал из багажника портфель и кинулся к «эмке».

Всю дорогу шофер молчал, зло орудуя баранкой. За переездом, в начале Пушкинской, он съехал к обочине и остановился, по-прежнему не глядя на нежеланного пассажира, который в очередной раз беспокойно взглянул на свои часы.

— Кировские? — взгляд водителя наконец оттаял.

Пассажир хмыкнул. Презрительная гримаса мелькнула на его холеном лице.

— Скажешь, «кировские»... «Омега»! — он вдруг оживился, торопливо, хотя и со вздохом, снял часы и протянул водителю. — Держи. На память. Ты — человек.

Выпуклые глаза водителя блеснули удивленно и благодарно. Однако он отгородился ладонью от часов.

— Ты что? Ну, подвез тебя. Разве можно за это? Дашь красную — и хватит.

— Возьми, возьми. Я все равно на фронт скоро поеду. Опять. Жив буду, без часов не останусь. Держи.

— Много даешь...

— Не болтай лишнего! Довези до места — и все.

— А далеко ехать? На вокзал? — водитель уже любовался часами с темным циферблатом.

— Нет. На Маломирабадскую.

— Ого! — водитель вздохнул, почесал в затылке и включил зажигание.

— Держите трофей, товарищ старший лейтенант, — Никишин подал Гарамову запальную свечу. Фарфоровая оболочка ее была тепловата.

— Спасибо, — Гарамов усмехнулся и добавил: — Жалко, не слыхал ты, как он крыл тебя!

— Зато я ему спасибо сказать обязан: я же все гадал, с какого боку к мотоциклу подобраться, а он тут сам соскочил и побежал к шлагбауму.

— Понятно. Остальное было — делом техники. Так? А что капитан, давно у себя?

— И товарищ полковник тоже здесь. Вас ожидают.

— Порядок! Могу и тебе на ходу свой трофей показать, — Гарамов вытащил часы, вместе с Никишиным поцокал языком, на них глядя, и заключил с откровенным сожалением: — Придется приобщить к вещественным доказательствам. А часики, между прочим, лучшая швейцарская фирма, — вздохнул и шагнул в кабинет к Коробову.

Полковник Демин поднялся во весь свой немалый рост, сцепил над головой пальцы и с удовольствием потянулся.

— Засиделись мы, братцы. Но не зря, не зря. Поздравлять не стану, но лабораторную часть вы, кажется, завершили. Да, забыл спросить: дела для передачи в прокуратуру готовы?

— Так точно, товарищ полковник, — ответил Коробов, вставая.

— Сиди, сиди, Лев Михайлович. Это я, чтоб размяться, — полковник, наклонив голову, шагал по тесной комнате: два шага — и у стены.

— Выписка из дела Скирдюка — гражданской прокуратуре, чтоб приобщила к делу Зурабова и Нахманович. Я не сомневаюсь, товарищ полковник: золото, полученное от Скирдюка, она взяла себе. Все эти «прасолы с Куйлюка» — легенда.

— Пусть уж этим следователи занимаются, Лев Михайлович. Да, кстати, надо предупредить, чтобы военный прокурор вел дело Скирдюка параллельно с гражданской прокуратурой. Ну там, совместные очные ставки Скирдюка с Зурабовым и прочими... — полковник остановился у окна. — Вот так и топают они все по одной дорожке, — заключил он. — Хапуга иной еще и патриотом себя считает, со слезой поет про журавлей, которые ему привет с родины несут. Он же уверен: не предал эту родину. Ну, взял себе и сожрал то, что полагалось другим. Подумаешь... А открывает ворота врагу. Не будь тот же Скирдюк жуликом, не поставь он себя вне закона, разве подловил бы его Роберт? — полковник вернулся к столу. — Я почти уверен, Лев Михайлович, что это и есть тот самый Роберт Замдлер, которого наши в Саратове упустили. Проверь в архиве. Чтоб к допросу подготовиться, после того как решим взять его. А как там Скирдюк?