Ленни ответил восторженным шёпотом:
— Он коричневый с белым, точно как я хотел.
Верзила подошёл к своей койке, улёгся и, свернулся колачиком, лицом к стене.
Джордж медленно отложил карты.
— Ленни, — позвал он строго.
Ленни повернул голову и глянул на него через плечо.
— А? Чего тебе, Джордж?
— Я же говорил, чтобы ты не приносил щенка сюда.
— Какого щенка, Джордж? У меня нет никакого щенка.
Джордж быстро подошёл к нему, схватил за плечо и повернул. Он протянул руку и извлёк маленького щенка, которого Ленни прятал у себя на животе.
Верзила быстро поднялся и сел.
— Отдай мне его, Джордж, — взмолился он.
Джордж сказал:
— Ты прямо сейчас пойдёшь и вернёшь щенка в гнездо. Он должен спать со своей матерью, понимаешь? Ты чё, хочешь его убить? Он только прошлой ночью родился, а ты забираешь его из гнезда. Давай, тащи его обратно, или я скажу Ловкачу, чтобы он тебе его не давал.
Ленни с мольбой протянул руки.
— Дай мне его, Джордж. Я унесу его, унесу. Я не хотел ничего плохого, Джордж. Честно, не хотел. Я только думал погладить его, совсем немного.
Джордж протянул ему щенка.
— Ладно. Быстро верни назад и не смей больше уносить его оттуда. Ты же удавишь его и даже не заметишь.
Ленни поспешно вышел, осторожно неся щенка на груди.
Ловкач не двинулся. Его спокойный взгляд проследовал за Ленни до двери. И только когда верзила скрылся из виду, он произнёс:
— Господи, он же будто ребёнок, а?
— А что я говорил. Дурного в нем не больше, чем в ребёнке, только силён, как бык. Бьюсь об заклад, он не явится нынче спать — будет дрыхнуть в конюшне, прямо возле ящика. Да пусть его. Ничё дурного из этого не выйдет.
Снаружи почти стемнело. Явился Липкий, старик–уборщик, за ним волочился его старый пёс.
— Здоро́во, Ловкач. Привет, Джордж. Никто из вас не играл в подкову?
— Надоело каждый вечер, — сказал Ловкач.
Липкий продолжал:
— А нет у вас, ребята, глотка виски? Чё–то я животом прихворнул.
— Не–а, — отозвался Ловкач. — Я бы и сам глотнул, хотя живот у меня и не болит.
— Шибко уж прихватило, — пожаловался Липкий. — Это всё проклятая репа. Я ведь знал, что так выйдет, а всё равно съел.
Явился из сумерек Карлсон. Он прошёл на другой конец барака и включил вторую лампочку с таким же жестяным абажуром.
— Ну и темень тут — хуже, чем в аду, — сказал он. — Господи, но до чего же ловко черномазый бросает подкову!
— Да уж, молодчага, — кивнул Ловкач.
— Ага, тот ещё, — сказал Карлсон. — Никому не оставил шанса… — Он осёкся и потянул носом воздух, потом глянул на старого пса. — Боже праведный, как воняет эта псина! Гони его отсюда, Липкий! Я не знаю, что ещё может смердеть так же отвратно, как этот старый кобель. Гони его к чертям собачьим.
Липкий перекатился на край койки. Протянул руку и потрепал старого пса по холке. Потом виновато произнёс:
— Он у меня уже очень давно и сроду я не замечал никакой вони.
— Как хочешь, а я не собираюсь терпеть его тут, — сказал Карлсон. — После него тут ещё сутки смердит. — Тяжёлой походкой он приблизился к псу и уставился на него. — Совсем беззубый. И ревматизм его сковал, глянь как. Старик совсем плох, Липкий, накой он тебе? Он уже и сам себе не рад, посмотри на него. Почему бы тебе не пристрелить его, а?