«Это должно было влететь в немалую копеечку, — подумал Мазур, — подлинный картон французского почетного консула». Но он уже убедился, что неведомые дирижеры денег не считают, швыряясь ими даже почище, чем в беззаботные советские времена. Выданные им с Кацубой «суточные» и «подъемные», мягко говоря, заставили тихонечко обалдеть. Вообще-то и российские дипломаты могли носить в бумажниках столь толстые пачки, но при условии, что они происходят из семейки члена Политбюро…

— Как настроение, Мигель и Влад?

— Беззаботно-рабочее, — сказал Кацуба, а Мазур промолчал.

Им оставили именно эти имена — потому что, как поведал Глаголев, встреча с доньей Эстебанией отнюдь не исключена, а она могла накрепко запомнить, что загадочные русские офицеры с «Достоевского» звались Мигель и Влад. Отчества и фамилии, правда, были другими, но последних прежних донья и не знала, помнится. Ладно, это пустяки, но больше всего Мазура угнетало, что его согласно новому привилегированному аусвайсу сделали не кем-нибудь, а военно-морским атташе в крохотном государстве на одном из Карибских островов, причем Кацуба был опять-таки не мелкой рыбкой, а третьим секретарем одного из российских посольств на континенте.

Душа не просто протестовала против подобного титулования — обливалась горючими слезами. Всю сознательную (то есть боевую) жизнь, оказываясь за пределами Отечества, Мазур либо числился кем-нибудь вроде младшего переводчика при самом зачуханном инженере, либо словно бы не существовал вообще, появляясь на «игровом поле» неким призраком, лишенным и намека на национальную принадлежность. И вот, на пятом десятке — не просто дипломат, а еще и военный атташе. На груди словно бы вывеска, ощущаешь себя голым и прозрачным, как хороший хрусталь. Что там чувствует Кацуба — его дело, а вот Мазуру было тяжко, непривычно и уныло…

— Можете не рассказывать мне ваши печальные новости, — тихо произнес Франсуа. — Сам знаю, что вы в «коробочке». Мы тут тоже не сидели сложа руки. И, чтобы вы не мучились неизвестностью, спешу внести ясность: это именно те, на кого мы все думали. Ничего смертельно опасного здесь не вижу.

— Откуда же утечка? — спросил Мазур.

— Честно говоря, это не только не ваше дело — это и не мое дело, — ответил Франсуа. — Даже если завтра на далекой родине установят «крота» со всей непреложностью, чем это нам поможет? То-то. О нашей миссии знают — и не более того. Такой поворот событий заранее предусматривался, вы не забыли беседу в самолете?

— Вашими бы устами… — протянул Мазур.

— Глупости, — жизнерадостно осклабился Франсуа. — Как вы сами действовали бы на их месте? Ну-ка?

— Весьма вероятно, я и не пытался бы подсунуть членам их группы тарантулов за шиворот или отравить колбасой, — сказал Мазур. — Скорее уж я устроил бы засаду на месте, будь оно мне известно. И дождался бы, когда аквалангисты всплывут на поверхность с добычей… Так гораздо рациональнее.

— Вот видите. Почему же наши… оппоненты должны быть глупее нас? Место им известно. Логично ожидать именно таких действий, какие описали вы… — Он приостановился. — Дружище Влад, посидите пока здесь, а мы с Мигелем кое-что обсудим… — и он легонечко подтолкнул Кацубу ладонью к парадному крыльцу «Трес Крусес».