Свитер и ведра ясно доказывали, что Батис имел какое-то отношение к этому существу. Откуда он его взял и какую ценность оно для него представляло? Мне не удалось найти ответ. Совершенно очевидно, что Батис обучил его разным трюкам, подобно тому, как дрессиру­ют сенбернаров. Например, она принесла к источнику ведра. Кроме того, он надел на нее свитер, хотя даже ту­рецкий нищий отказался бы от такого подарка. Сочета­ние рваного и грязного свитера и этого тела, рожденно­го в океане, было невероятным, более гротескным, чем смешные пальтишки из самой дорогой шерсти, в кото­рые английские дамы наряжают своих нелепых песиков. Но если уж Кафф позаботился об ее одежде, то это озна­чало, что он испытывал к ней какие-то чувства. Самым лучшим способом разрешить все сомнения было взять ее в заложники. Если Батиса она сколько-нибудь интере­сует, он придет за ней. Я потянул ее за локоть и заставил подняться на ноги. Потом надел ей на голову ведро, что­бы она не могла ничего видеть. Ее била дрожь. Ведра бы­ли связаны шнурком, который мне пригодился, чтобы связать ей руки. Следов борьбы я не стал скрывать, что­бы Кафф все понял и пошел за мной. Один удар приклада, и мы направились домой.

Я посадил ее на табуретку и снял с головы ведро. По­том устроился рядом с ней и сидел довольно долго. Синяя кровь запеклась в уголке ее рта, а сердце билось, как у кролика. Она дышала только верхней частью лег­ких. Взгляд был потерянным, и я жестом гипнотизера стал водить перед ее глазами палец, за которым она следила с трудом. Потом она описалась прямо на та­буретке. Я посмотрел в окно на уходившую в лес до­рожку.

Батис не шел. Меня охватила ярость. Пришелица по­летела на пол от одной сильной оплеухи. На этот раз она даже не взвизгнула, а забилась в угол, прикрыв лицо связанными руками.

День близился к вечеру, солнце светило уже не так яр­ко. Батиса все не было. Само собой разумеется, я совер­шенно не собирался держать у себя эту самку. Если и без того чудища были страшны, на что они могут пойти, ес­ли учуют ее? Дельфинья кожа самки была натянута, как струны скрипки. Она казалась молодой и, наверное, мог­ла иметь детенышей. Что касается размножения, у при­роды в запасе целый арсенал способов, и, возможно, она могла привлечь своих сородичей при помощи каких-нибудь химических субстанций, невидимых для людей. Я был готов убить ее одним выстрелом.

Когда солнце стало клониться к закату, гром выстре­ла за окном разорвал тишину.

– Ничтожная крыса! – заревел голос из укрытия. – Почему вы объявляете мне войну? Вам что, мало лягушанов?

– А вы сами, Кафф? – прокричал я в пустоту. – Вы что, предпочитаете тратить последние патроны, стреляя в меня?

– Вор! Sie beschissenes Arschloch![5]

Еще один выстрел. Пуля ударила в угол оконной ра­мы, и на меня брызнули щепки. Я выставил в проем ок­на голову заложницы.

– Ну, стреляйте же, Кафф! Может, теперь попадете!

– Отпустите ее!

Вместо ответа я просто вывернул ей руку. Животное взвизгнуло. Откуда-то из леса ему ответили негодую­щие голоса. Мне именно этого и надо было. Я захохотал: