Я сказал, что это был счастливый день, но он быстро кончился. Очень скоро перед моими глазами предстала безрадостная картина. Наши вожди правили страной с тем же деспотизмом, как и англичане. Понимание это­го не рождается вдруг, его трудно принять, но мало-по­малу человек приходит к такому заключению. В самом деле, в чем состояло различие между заседаниями в Букингемском дворце и совещаниями нового правительст­ва? Оно правило с той же прагматичностью, на основа­нии тех же деспотичных и бесчеловечных принципов, как это делал ранее любой английский генерал. Они за­нимались лишь тем, что поддерживали порядок, кото­рый мы так ненавидели. Ирландия для них была не це­лью жизни, а лишь способом достижения власти. Но здесь они наталкивались на серьезное противоречие: судьба Тома, жертва Тома и всех других Томов.

Нашей родиной было не географическое понятие, а мечта о будущем. Мы были патриотами, но отнюдь не считали, что мужчины и женщины Ирландии превосхо­дят во всем мужчин и женщин Англии. Или что ирланд­ская картошка вкуснее английской. Вовсе нет. Извращенности английской империи мы противопоставляли безграничное великодушие. Вражеские солдаты были лишь человеческими пулями, направляемыми самыми темными интересами на Земле. Нами же двигала на­ивысшая идея свободы. Поэтому изгнание англичан ви­делось нами как начало иного, нового мира, в котором было больше равенства и внимания к людям. Руководи­тели новой Ирландии, однако, ограничились тем, что за­менили имена оккупантов на свои собственные. Гнет из­менил свою окраску, только и всего. Это было подобно непотребному бреду: англичане еще не закончили вы­вод оккупационных войск из Ирландии, а новое прави­тельство уже расстреливало своих бывших товарищей.

Как могло произойти, спрашивал я себя, что после де­сятилетий, даже веков борьбы против Англии мы вос­пользовались первыми глотками свободы для того, что­бы убивать друг друга? Где таится невероятная способность людей предавать основополагающие жиз­ненные принципы? Я отказался от незначительной должности в новой администрации. Не затем я сражал­ся с могущественным аппаратом Британской империи, чтобы заменить его уменьшенной копией. Записаться в ряды новых подпольщиков я тоже не желал. Граждан­ская война не может быть целью, это кошмар. Кажется невероятным, но за год, который прошел с момента вы­вода английских войск, погибло больше ирландцев, чем за всю войну.

Никому не пришло в голову наслаждаться миром – ни новому правительству, ни старым борцам за свободу. Неожиданно для меня все те, за кого я еще недавно, не раз­думывая, отдал бы жизнь, стали совершенно чужими людьми. Раньше люди прятали оружие, а они скрывались за ним. Самым невыносимым было осознание того огром­ного расстояния, которое отделяло меня от тех, кого я счи­тал близкими мне людьми. Я не мог их ненавидеть. Я про­сто не мог их понять. Как будто со мной, говорили инопланетяне. Моя родина раньше мне не принадлежала. Но и теперь, когда она могла стать моей, я чувствовал се­бя иностранцем. Однажды бессонной ночью я вспомнил Тома. Как бы он поступил? Что бы думал? Продолжил бы борьбу или стал сотрудничать с новым правительством? Я думал до самого утра, но пришел к единственному за­ключению: Тома нет, он мертв.