— Замисто Васыля, его нэ будэ.

— Ладно, заходьтэ, — пригласила Зинаида.

— Та ни, я пишов, у мэни дил по самэ горло, — отказался Пилипчук и напомнил: — Баньку, Пэтро, сам истопышь, вона в сусиднем огороде. Зинаида усэ знае, а чисту одежку я з хлопцем пришлю. Ну, бывай.

— Спасибо, — поблагодарил Петр и вслед за хозяйкой прошел в горницу.

Простенько убранная, она отличалась чистотой и порядком. Зинаида распахнула штору, закрывавшую проход в соседнюю комнату, и пригласила:

— Проходьтэ, оцэ будэ ваше мисто. Звиняйте, бильше ничего нэма. В другой вже живуть два вашых хлопця.

— Все нормально! А как с банькой? — поинтересовался Петр.

— Вона тутэчки, недолэчэ, пишлы, — позвала за собой Зинаида и вышла во двор.

Петр последовал за ней. Баня располагалась на соседнем участке и оказалась единственным строением, которое уцелело после бомбежки. Сложена она была добротно и внутри имела вполне приличный вид. Кадушка с водой, парочка измочаленных дубовых веников, висевших под потолком, десяток поленьев, лежавших у печки, и тепло, исходившее из парилки, говорили о том, что баня не простаивала.

— А как с мылом и полотенцем? — спросил Петр.

— Вертайся в хату, там визмэшь, — ответила Зинаида.

— Потом, а пока я растоплю печку.

— Ну, як знаеш. Мыло и рушнык у сэби в горнице визьмешь, а я пишла. Скотына мэни ждэ, — заторопилась Зинаида по своим делам.

Петр остался один, осмотревшись, нашел под лавкой топор, вышел во двор, из валявшихся у стены бани чурбаков нарубил дров и растопил печку. Тяга в ней была отменная, и через несколько минут огонь жадно облизывал поленья. Поставив на плиту бак с водой, он, подхватив ведра, отправился к колодцу, натаскал в бочку воды и снова возвратился в дом. Там его застал красноармеец, присланный Пилипчуком, за его спиной болтался увесистый вещмешок. Прижимистый старшина вдруг ни с того ни с сего расщедрился. Эта щедрость стала понятна Петру, когда красноармеец полез в карман ватника, достал пачку папирос «Казбек» и, положив на стол, объявил:

— Это вам, товарищ старший лейтенант, от начальника!

— Мне?!! — опешил Петр и удивленными глазами наблюдал за тем гастрономическим парадом, который демонстрировал красноармеец.

Из вещмешка одна за другой появились: банка рижских шпрот, банка костромской сгущенки, три банки тушенки, пачка сахара-рафинада, свежеиспеченная буханка ржаного хлеба, сверток нижнего белья и настоящее туалетное мыло «Москва».

— Откуда все это?!! — поразился Петр.

— Наш старшина еже ли схочет, так и танк може достать, — не без гордости ответил красноармеец.

— А с виду не скажешь.

— Это так кажется. Еже ли надо, так он в лепешку расшибется.

— Лепешек мне не надо, а старшине передай спасибо, — поблагодарил Петр и отпустил красноармейца.

Все это продуктовое богатство он отнес на стол хозяйке, а сам, прихватив полотенце, белье и мыло, возвратился в баню. Она еще не успела, как следует прогреться, но его охватил зуд нетерпения. Стащив с себя обветшавшую, пропахшую запахом костра и потом одежду, Петр, подхватив ведро с водой и дубовый веник, нырнул в парилку и погрузился во влажный полумрак. Освоившись, отыскал взглядом лавку, камни, от которых отдавало жаром, и плеснул водой. Они сердито зашипели, и теплая, расслабляющая волна окатила тело. Нащупав лавку, Петр в изнеможении растянулся, время от времени усилием воли заставлял себя приподняться и лениво охаживал живот и спину дубовым веником. Из этой полудремы его вывел стук в дверь и голос Зинаиды: