— Если я правильно помню, их было несколько, так ведь?

Бролен сосредоточенно смотрел на волны Атлантики, безостановочно пенившиеся в тридцати метрах от них.

— Не совсем так. А вообще, трудно сказать точно. Было несколько прозвищ: «Ворон», «Призрак»… Но в конечном счете только один человек дергал за веревочки. Когда я думаю о нем, я называю его Данте.

Любое воспоминание о том времени вызывало у Бролена грустные мысли, в его груди разразилась буря страдания; казалось, удары внутреннего грома разрывают его душу и сердце. Воспоминания о работе инспектором неизбежно завершались на «Призраке из Портленда» и на том, во что благодаря Данте превратилась его собственная жизнь. Расследование принесло ему все: профессиональную славу, разочарование, стимулы, энергию и даже любовь. Он не довел дело до конца, остановившись почти в момент кульминации, когда не смог помешать убийце. Затем последовала отставка.

— Почему Данте, у него не было настоящего имени?

Бролен вынырнул из глубины своих размышлений и поднес бутылку к губам.

— Он похож на поэта, — глотнув, ответил детектив, — он прошел круги Ада. А может быть, я зову его так потому, что так и не установил его личность, — добавил он через некоторое время.

Аннабель нахмурилась, но не отважилась спросить — Бролен должен был сам ей все рассказать.

— Он не достоин того, чтобы люди знали его настоящее имя, — наконец объяснил детектив. — О нем повсюду говорили, писали книги. Тогда как его жертвы забыты, все они — безымянные люди. — Бролен повернулся к Аннабель: — Такова моя месть ему: тоже сделать его безымянным.

Сострадание, переполнившее Аннабель, было искренним. С самого начала их знакомства что-то в этом человеке привлекло ее внимание. Он казался равнодушным к мнению посторонних, жил в обществе, но его ум не был подчинен этому обществу; Бролена окружал ореол настоящей свободы и того страдания, которым он за нее расплачивался.

Аннабель положила ладонь ему на плечо, утешая; в ее жесте не было никакой двусмысленности; она спрашивала себя, как могла родиться в нем такая ненависть по отношению к этому Данте. Казалось, к делу примешивалось что-то глубоко личное.

— Когда Данте был арестован, я уехал подальше от всего этого. Затем уволился из полиции. Несколько месяцев я путешествовал, не зная, что делать дальше.

— Почему же вы вернулись? — Ее тихий вопрос напоминал ласковый ветерок.

— Камни. — Глядя на океан, он сделал еще один глоток. — Уезжая, я не убегал, а просто пытался ответить на это «почему?». Разобраться в смысле жизни. Старушка Европа казалась мне идеалом, я хотел найти ответы там, в колыбели нашей истории. Сначала Франция, потом Италия. Я пересек бывшую Югославию, разрушенную дезинформацией больше, чем войной, затем открыл для себя Грецию… Но даже намека на ответ не возникло во мне. Я видел солнце, встающее над башнями Каркассона, море, наблюдавшее за подвигами Геракла, но во мне абсолютно ничего не пробудилось. Египет стал следующей моей целью, я пробыл там шесть месяцев. Я мог бы многое рассказать про эту страну, ее жителей, Каир и Хан-аль-Халили,