– Очнулся? – спросил подошедший комбат. – А мы уж думали: всё. Почти прямое накрытие, совсем рядом бомба рванула и вас похоронила.

Я быстро прогнал Исцеление по телу и полностью пришёл в порядок. Не так уж сильно пострадал, больше контузию убирал: голова сразу просветлела, и гул из ушей пропал. Заряда всего семьдесят три процента ушло. Встал, глянул, как остальные. Водитель и ещё один боец живы, двое других погибли – задохнулись. Бойцов к санитарным машинам понесли, они тяжёлые контузии получили. Пострадавших было не так и много, неприцельное бомбометание сказалось. Повреждены пять автомашин и одна полевая кухня, погибли шестеро, семеро ранены, вот и всё. Ничего, технику отремонтируем или новую выдадим. А вот немцы потеряли три штурмовика, и ещё один уходил, сильно дымя. Как сообщили бойцы вокруг, за ними наши истребители погнались, но нагнали или нет, пока никто не знает. Послушаем эфир, может, проскользнёт какая информация?

И всё же военная судьба – штука переменчивая. Погиб я, Максим Гусаров, через три недели на Барвенковском выступе, ведя бои в окружении. Харьковская катастрофа всё же произошла. Нас накрыли снаряды тяжёлой артиллерии: прямое накрытие, погиб сразу. Тут счастливого случая с попаданием рядом и накрытием тоннами земли не было.

Единственное, что меня радовало, так это то, что Хранилище было практически пустое. В нём оставалось только то, что было необходимо для ведения боевых действий моего батальона. Я даже количество продовольствия сократил, оставил только горячие готовые блюда. Вот их не трогал и питался ими. Домашняя еда – это домашняя еда.

Тот случай с гибелью и возвращением в мир живых стал мне уроком, а может, и намёком. Я в тот же день связался с главным интендантом 57-й армии и сообщил, что мои друзья, боевые интенданты, готовы передать нашей армии немалые запасы, отбитые у немцев. Газеты ведь в своё время хорошо эту историю раздули, так что он сразу понял, о чём я. Рассуждал я следующим образом: если меня убьют, то Хранилище практически пустое будет, на четыре-пять процентов заполнено. А если выживу, то неплохо пополню запасы за счёт брошенной в котле военной техники, к тому же более современной, будет куда её убирать.

Как же обрадовался интендант. Шесть дней передача шла, больше восьмидесяти новых складов организовали, начали формировать две танковые бригады: моторизованную и один тяжёлый танковый полк. Трофейные «четвёрки» и «ганомаги» я отдал на усиление ещё одной механизированной бригады, добро из Ставки на то было получено. В общем, дело пошло.

Я едва успел вернуться в расположение батальона, когда поступил сигнал выдвигаться. Вышли мы к передовой, а там дивизии, сбив оборону, уже двинулись вперёд, и мы с ними. Было много боёв, нашу часть не раз кидали на прорыв, я старался успеть везде, и, надо сказать, мой батальон ни в чём не нуждался. Потом были окружение и попытки вырваться. Думаю, у наших получилось; жаль, я не видел. Колонна, которую я вёл, попала под обстрел, и мою полуторку накрыло прямым попаданием.

На этом и закончились жизнь и приключения Максима Гусарова. Я могу с уверенностью сказать, что мне есть чем гордиться в этой жизни: труса не праздновал, воевал хорошо, помогал как мог. Вон, немцы до Москвы не дошли сорок километров, как их обратно погнали. Жаль только, Минск сдали, и Киев тоже, вот и Харьковская катастрофа произошла. А больше я ни о чём не жалею.