— Конечно же, нет. — На лице Рорка было невиннейшее выражение, как у пай-мальчика. — Все зарегистрировано честь по чести, ничего противозаконного нет. Вернее, не было еще пару часов назад.

— Нельзя поставить защиту против контроля за пару часов.

Рорк сокрушенно вздохнул.

— Ну вот, сначала унизила, а теперь еще и оскорбляешь. Господи, и как я все это терплю!

Он стремительно метнулся к ней, схватил ее в объятия и так страстно прильнул в ее губам, что у Евы закружилась голова.

— Вот поэтому и терплю! — воскликнул Рорк.

— Если это должно было отвлечь меня от вопиющего факта, что ты заблокировал контроль и взломал базу служебных данных, можно сказать, признаю — недурная попытка. Но в проигрыше все равно ты! Я и сама собиралась тебя попросить что-нибудь на него раскопать.

— Неужели, лейтенант?! Ты не перестаешь меня удивлять.

— Они били его, пока у него кости не начали крошиться, — Ева говорила ровным голосом. Никаких эмоций. Хладнокровный коп. — Снесли ему полчерепа. А вторую оставили целехонькой, чтобы я опознала его сразу, как только увидела. Когда он преградил мне дорогу вчера вечером, он сам подписал себе смертный приговор. А я стала невольным орудием убийства.

Ева бросила взгляд на компьютер.

— Давай-ка за дело!

Они выудили все материалы, касающиеся Скиннера за последние десять лет его службы, и, кроме того, уточнили, есть ли хоть какая-то связь между его работой и лично ими за семь лет, прошедшие после его отставки. То есть они проверили весь период, предшествующий приезду Рорка в Америку из Ирландии.

А поскольку объем информации был необъятным, они разделились, — Ева работала на компьютере в одной спальне, а Рорк в другой.

К трем часам у Евы от усталости стучало в висках, а желудок свело от обилия кофеина. Она прониклась искренним восхищением к Скиннеру, хотя вряд ли призналась бы в этом даже самой себе.

— Отличный полицейский, настоящий служака, черт возьми! — воскликнула она. Судя по всему, Скиннер добросовестно и преданно отдавался службе на протяжении всей своей карьеры.

«Интересно, — размышляла Ева, — каково это, вдруг взять и все бросить?» Собственно, Скиннер сам сделал выбор, его отставка в шестьдесят четыре года не была вынужденной. Он мог продолжать работать еще лет десять, мог возглавить полицейский департамент.

Вместо этого он ушел в отставку через почти полвека безупречной службы и использовал свои прошлые заслуги как плацдарм, чтобы баллотироваться в конгресс. Но нескольких десятилетий беспорочной службы на благо общества оказалось недостаточно, чтобы затмить его акудоумные воззрения и узколобость и заручиться поддержкой даже самых замшелых членов консервативной партии. Да и потом, его политическая платформа была крайне зыбкой, его то и дело бросало из одной крайности в другую.

Скиннер был непоколебимым сторонником запрета на свободный оборот оружия, который консерваторы при малейшей возможности пытались объявить неконституционным. И в то же время неустанно отставал восстановление смертной казни, что отпугивало от него либералов всех мастей от умеренных до крайне левых.