– Это я поднимаю шум, – сказала она Юраю, усаживая его на диван, заваленный газетами и журналами. – Но как можно его не поднимать? Старая женщина вышла за молоком, и ее как корова языком слизнула. Если вы мне не гарантируете жизнь, так прогарантируйте смерть. Предъявите мне тело, и я исполню последний долг. Человек или живой, или мертвый. Вы знаете промежуточные этапы?

– Полумертвый, – пошутил Юрай.

– Вам смехи. Но когда из дома исчезают сразу двое, то на это у меня чувства юмора нет.

– Двое? – переспросил Юрай.

– А я про что? Я, конечно, сначала потеряла только Марусю, старую дуру. Сообщила, куда надо… А потом не досчиталась и этого малохольного старика.

– Это тот, что ухаживал за графиней?

– Графиней! – возмутилась Раиса Соломоновна. – Было бы о чем говорить! Но старый пошляк – да, он хотел комнату внизу. Он хотел этим возвыситься. А теперь комната есть, а ни хозяина, ни претендента.

– Могли они оказаться где-то вместе?

– Не морочьте голову! Маруся не выносила его на дух. Он сушил свои – я извиняюсь – трусы над включенной горелкой, и это всегда шипело и воняло, потому что у него не хватало ума отжать как следует. Нет. Они исчезли вместе, но порознь. Вы меня поняли?

– Значит, графиня ушла за молоком… А куда пошел сосед?

– Понятия не имею. Марусю я стала искать уже через два часа, а его и через два дня не вспомнила. Это мне Шурка сказала, что он ее в чем-то подвел, я имею в виду Степана. Эти верхние вечно в каких-то отношениях без понятия.

– А что родственники?

– Какие родственники? – воскликнула Раиса Соломоновна. – Мы все персты! А кто, собственно, вы?

Юрай показал свое журналистское удостоверение и, как ни странно, снискал этим доверие.

– Милиции мы не нужны. Пусть бы мы сдохли. Но печать у нас острая.

– Я хочу поговорить с другими жильцами, – сказал Юрай. – Они дома?

– С этой идиоткой Муркой? Она осталась одна. То есть она и я. Но – вы же понимаете – у нас ничего с ней общего.

– А где же остальные?

– Ну считайте сами. Вера Николаевна за городом. Ее увезли на дорогой машине, и правильно сделали. Ей нечего делать в нашем могильнике. А Валю забрали внуки. Старая дура умывалась слезами радости, но даже курица сообразит, что это неспроста. Они продали бабушку, хотя формально взяли к себе. Понимаете? Тут главные действующие лица не люди – комнаты.

– Боюсь, что так, – сказал Юрай.

– К Шурке можете подняться. Это вам мало что даст. Если она выпивши – не даст ничего. Но идите, идите… Как это у вас называется? Сбор материала?

Баба Шура была трезва и зла. Она расшивала юбку. Юбку Сулемы. Узкая, длинная, с высоким разрезом, та самая юбка, которая однажды лежала на его стуле.

– Соседка отдала, – объяснила баба Шура. – Видишь, пятно? У молодых это на выброс. А тут в складке материи будь здоров. Вот порю…

– Скажите, пожалуйста, вы что-нибудь знаете, где может находиться ваш сосед?

– Кукует с графиней, – ответила баба Шура. – Где же еще?

– Каким образом?

И тут баба Шура заплакала. Плакала она громко, с подвывом, чем больше выла, тем меньше было слез, а потом они совсем кончились, остался один подвыв, который непринужденно перешел в отдельные слова, слова связались в предложения, и история простая, как старые три рубля, и фантастическая, как новая цена на хлеб, была поведана Юраю над распластанной на коленях у бабы Шуры юбкой Сулемы.