Вашингтон

Дункан сидел на высоком табурете, положив рубашку на колени.

Татуировальная игла сверкала молнией над его рукой, там, где трехглавая мышца образовывала упругую подкову. Обжигающая боль казалась вполне уместной, если учесть, какой именно сюжет вводился специальными чернилами в живую плоть.

Это была крошечная комета, которая сверкала огнем, оставляя за собой длинный изогнутый хвост. В этом изображении присутствовали азиатские мотивы, созвучные тому, что было высечено в золоте на озере Байкал: такая же комета висела в небе над китайским императором, предлагавшим крест святому Фоме.

Пещера на острове Ольхон подверглась наплыву археологов и исследователей религии. До сих пор известие о потрясающем открытии не было предано широкой огласке вследствие того, какое огромное количество золота было спрятано там, не считая двенадцати корон царств, покоренных Чингисханом. Дункан не сомневался, что это место со временем станет местом паломничества христиан, почитающих святого Фому, – всех христиан, в том числе и потомков монголов.

«Вигор мог бы этим гордиться», – подумал Дункан.

Своей жертвой монсеньор не только спас мир, но и с новой силой зажег веру в сердцах миллионов.

Прервав работу, Клайд выпрямился и промокнул окровавленной салфеткой свое последние дополнение к живописному полотну, каковым теперь было тело Дункана.

– Вроде бы неплохо.

Повернувшись к зеркалу, Дункан осмотрел пестрые рубцы и вынес свое собственное суждение.

– Просто фантастика!

Клайд смущенно пожал плечами.

– Я получил хороший опыт во время первого раза.

Он махнул на соседний табурет, где сидела Джада.

Та протянула свою руку к руке Дункана, сравнивая покрывающие их рисунки, совершенно одинаковые, – свидетельство совместных приключений. Но только у Джады эта татуировка была первой – первыми мазками по черному холсту.

– Ну, что скажешь? – спросил Дункан.

Джада улыбнулась.

– Потрясающе!

И по тому, как зажглись ее глаза, он понял, что речь идет не только о татуировке.

Украшенные новыми произведениями искусства, молодые люди вышли из здания складов на утреннее солнце. Черный «Мустанг Кобра-Р» сверкал на стоянке отполированной до блеска тенью. Эта мощная машина оставалась символом прошлого, наполненного нечеткими воспоминаниями о младшем брате Билли, радостными и печальными, – но также и символом ответственности.

«Я остался жить, а он умер».

Дункан всегда считал, что должен жить за обоих, за всех своих друзей, чья жизнь оборвалась слишком рано.

Открыв дверь перед Джадой, он уселся за руль. Положив руку на рычаг переключения передач, почувствовал, как по ней скользнули нежные пальцы. Повернувшись, Дункан увидел сияющие глаза Джады, полные обещаний.

Он помнил то, что она говорила ему в горах Монголии про переплетенные вместе судьбы, про то, что смерть означает лишь обрыв жизненного потенциала в одном временном потоке, в то время как другая дверь может оставаться открытой, позволяя сознанию течь вперед в новом направлении.

«Если это так, быть может, я не должен жить за всех остальных…»

Склонившись к своей подруге, Дункан поцеловал ее, признавая в это мгновение, что он, стремясь прожить столько чужих жизней, не находил времени на свою собственную.