— Благодарю вас, господин де Ламориньер.

— Я прощен?

Должно быть, это слово стоило ему нечеловеческих усилий: на его лбу надулись жилы, и у краев раны проступила кровь.

— Не знаю, — вздохнула она и, отвернувшись, направилась к выходу, прибавив вполголоса:

— А теперь мне следует вернуться в Плесси.

Он догнал ее на крыльце и пошел рядом. Увидев, что она свернула к пристани, он, не совладав с собой, судорожным движением обхватил ее:

— Прошу вас, взгляните на меня, сударыня!

— Осторожно! — прошептала она и показала в темноту, где ее ждал мельник с лодкой.

Он толкнул ее под плакучую крону ивы и сжал в своих мощных руках. Она застыла, испытывая одновременно отвращение и влечение к нему. Да, их взаимная любовь представлялась чем-то ужасным и непостижимым. Тело не подчинялось ей. Она стиснула плечи гугенота, не понимая, отталкивает она его или льнет к нему, словно к неколебимому утесу, способному укрыть от всех напастей.

— Зачем, — задыхаясь, шептала она, — ну, зачем портить наш союз?

— Потому что вы должны стать моей!

— Но кто же вы? Я больше ничего не понимаю. Вас же все считают человеком с каменной душой и суровым нравом! Вы же презираете женщин!

— Женщин? Да. Но вас… Там, в римских развалинах, вы были Венерой. Я понял… Ах! Какая пелена спала с глаз… Надо же было ждать так долго, всю жизнь, чтобы понять, что есть женская красота!

— Но почему вдруг? Что я сделала для этого? Ведь мы тогда заговорили о нашей борьбе за веру…

— В тот день… Вы стояли в лучах солнца. Ваша кожа, волосы… Не знаю… Я вдруг понял, что такое женская красота.

Он чуть отстранился:

— ..Я внушаю вам ужас? И вам тоже? Меня всегда боялись женщины. Признаюсь вам первой. Это было для меня кромешным стыдом. Моя жена, когда я входил к ней, часто умоляла меня не трогать ее. Она истово служила мне, принесла трех дочерей, но я чувствовал, что внушаю ей отвращение. Почему?

Анжелика знала. Ирония случая или наследственности привела к тому, что отпрыск знаменитого рода, этот протестант, в жилах которого, несомненно, была примесь мавританской крови, оказался любовником, слишком щедро одаренным природой.

То, что Анжелика объяснила ему, поразило герцога. Значит, все-таки существует иная сторона жизни, и эта благодать ему доступна? Обольстительность этой женщины пробуждала в его душе демонов любострастия. И хотя власть ее красоты была огромна, он все еще жаждал увидеть ее вновь слабой и беззащитной. Он играл с ней, желая подчинить себе. Боялся ее взгляда, но не хотел оставить свои повадки властелина. Так они вели изнурительную борьбу, доводя до исступления овладевшую ими страсть. Сообщничество в бунте не сближало, а скорее разделяло их. Они устремлялись к осуществлению тайных желаний так, словно то был не любовный, а боевой пыл, словно они истребляли солдат короля или бросали вызов самому всесильному монарху.

— Вы станете моей, — глухо повторял он. — Вы будете мне принадлежать…

То же заклинание, что и у короля. Такой же неотступный торг.

— Может быть, однажды… — пробормотала она. — Не будьте так жестоки!

— Я не жесток, — его голос дрогнул. — Не говорите, как другие женщины, когда они боятся. Я знаю: вы-то не испугаетесь. Я буду ждать. Я сделаю все, что вы пожелаете. Но не отвергайте моей мольбы.