Минут через двадцать солдаты стали подниматься и становиться в строй, собираясь идти дальше, а он до последнего мгновения оттягивал, и встал, когда уже было совсем пора. «Ну, вот и хорошо, — сказал он. — Теперь уже остается совсем недолго, часа два, два с половиной, теперь уже все движется к полной ясности».
Сам того не замечая, он дальше шел все быстрее и быстрее, и больше ни о чем не думал, он устал, и болели ноги и под ребрами. Что-то шумно и тепло дохнуло ему в затылок, он оглянулся и увидел лошадиную морду, овальные влажные ноздри и вверху — лицо Зольдинга. Генерал, свежий, подтянутый, чуть тронул коня и совсем поравнялся со Скворцовым.
— Все скоро кончится, Скворцов, — сказал Зольдинг. — Теперь вы сами видите, что мы скоро придем на место. Все скоро кончится. Мы движемся правильно?
Скворцов, не поднимая головы, кивнул.
— Всякий конец обусловливает начало нового, господин генерал. Вам это известно не хуже, чем мне.
— Что именно, Скворцов? — приподнял брови Зольдинг.
— Вы были полковником, а стали генералом, господин генерал. Природа вещей.
— А, вот что! Тогда вы путаете начало со следствием, Скворцов, — принял вызов Зольдинг, потому что ему было весело и хорошо, и даже, казалось, комары не садились на его сухую чистую кожу. — Во всяком случае, Скворцов, в том смысле, который вы пытаетесь выразить, ближе мой оборот.
— Что ж, кому нравится попадья, а кому попова дочка.
— Что это?
— Старая русская пословица, господин генерал.
Зольдинг нахмурился, продумывая, и поморщился:
— Весьма примитивная истина. Ваши поговорки все также примитивны, Скворцов.
— Вам не понять русского человека, господин генерал. Русскому человеку нужны цепи, тогда он начинает их рвать. А так он дремлет.
— Именно цепи, вы сказали точно.
Зольдинг придержал коня, пропуская мимо солдат, последние слова пленного не были лишены смысла.
«Не зарывайся, Скворцов, ты ведь кролик», — беззлобно и равнодушно одернул себя Скворцов, в то же время оглянувшись. Становилось уже жарко, и лес у болота, редкий и низкорослый, плохо защищал от солнца. Пошли сосны, очень знакомые редкие сосны, и ноздри защекотал свежий смолистый воздух, а под ногами похрустывали старые, оттопырившие чешую шишки и хвоя. «Да, наверное, еще полчаса», — ему до судорог в горле захотелось просто выматериться, отчаянно, весело; хоть ты и умен, Зольдинг, а действуешь по чужой воле и чужому плану. «Цыплят по осени считают», — вот тебе еще пословица, такая же примитивная. Он опять одернул себя, заставил наступить резче на больную ногу.
— Во всяком случае, это дело будет закончено, — сказал генерал-майор Зольдинг, пытливо всматриваясь в Скворцова. Скворцов был для него своеобразным барометром: так в старые добрые времена, когда шахтеры, опускаясь под землю, брали с собой белых мышей и по ним узнавали о присутствии в штреке гремучего газа, так и Зольдинг время от времени проверял на пленном свои ощущения.