— Погодите… он улетел на ядре в Столп? Как Мюнхгаузен что ли, уж простите за сравнение дурацкое…

— Да вряд ли… — поморщился старик — Видели, как он вкатился в казенник орудия и его закрыло крышкой вместе с ядром. Но…

— Он умер еще в дуле — кивнул я и настала моя очередь передергивать плечами.

— Еще до того, как закрылся казенник вокруг орудия опять закипел-забурлил электрический шторм. Такого не пережить…

— Что за бредовый поступок? Жуть…

— Мы нашли потом его письмо прощальное. Уже потрепанное на складках, уложенное под подушку — видать в каждую вылазку он его там оставлял на тот случай, если не вернется. А по возвращении опять убирал в личные вещи. По сути, это завещание было. Грамотное, спокойное, написанное вроде бы в здравом уме и твердой памяти, но… финальная часть убедила меня, что строки эти писал человек абсолютно спятивший. Тимур Игнатович сообщил нам в посмертной записке, что желает слиться воедино с энергетической сущностью Столпа и тем самым стать его отголоском дабы обрести истинное бессмертие. Ведь бессмертно мол не тело, но душа…

— Шепот Столпа? Его воздействие?

Михаил Данилович отмахнулся от моего предположения с некоей даже сердитостью:

— Чушь! Просто еще один старик сошел с ума! Сорок лет одиночного заключения редко какому психическому здоровью пойдут на пользу, Охотник. Сорок лет одиночного созерцания гигантского светящегося колосса за бортом кокпита… тут поневоле начнешь считать его старым приятелем. Я сам каждое свое день рождения поднимал тост за здоровье Столпа и на полном серьезе благодарил его за то, что он не сбил меня, позволив отпраздновать…

— Да уж…

— Перейдем к делу?

— Слушаю.

— Возможно ты был несколько… огорчен после моих слов о том, что холловцы сами виноваты в своих бедах.

— Почему я должен быть огорчен? — я удивленно взглянул на собеседника, ожидающего моей реакции — Ничуть. Вы можете говорить, что вам угодно, Михаил Данилович. Но я не из тех, кто слепо верит чужим словам и обвинениям. А еще я знаю, что холловцев не в чем винить.

— Среди них нет ленивых?

— А где их нет? — парировал я — Они везде. Даже в Замке, уверен, найдется хотя бы несколько из тех, кто предпочитает побыстрее избавиться от нудного поручения, выполнив его кое-как или просто-напросто сказаться больным и вовсе избежать его выполнения.

— Ты слишком обобщаешь, Охотник. Где твоя логика? Где трезвая оценка?

— Я не спорю, что в Холле собрался наибольший процент тех, кто… хм… я выражусь иначе — люди разные! Некоторые просто не обучены правильной жизни, не воспитаны правильно. Но есть и те, кто получил все необходимое, чтобы стать успешным, продуктивным, целеустремленным… но так им и не стал. И не станет никогда! В прошлый наш разговор вы говорили много…

— В этот раз я с удовольствием послушаю.

— Что ж… Я начну издалека… С моего родного дяди. Он был из сидельцев.

— Зэк?

— Ага. Зэк. Провел в местах шибко отдаленных лет семь, хотя я не уверен. Вернулся он в материнский дом, когда мне было тоже лет шесть, может семь.

— Статья?

— Тут все туманно. Бабушка мне никогда прямо не говорила, он сам упомянул в разговоре с соседом, что был крепким мужиком, а наши родственники версии выдвигали надо сказать самые противоречивые. То ли он сына председателя трактором переехал насмерть, то ли куртку украл у важного человека, то ли в поножовщине участвовал… Позднее у меня были все шансы выяснить, но я этого делать не стал.