– От нашего благородства к вашему величеству, отправили мы, Святослав, князь русский, и мать его, Эльга, иначе Елена, княгиня Росии, это послание, дабы знал ты о нашем желании дружбы, – читал Торлейв.

Письмо к Оттону, королю восточных франков, сам Торлейв и написал – на греческом языке. Писать по-латыни, как принято при дворе Отто, в Киеве никто не умел. Можно было лишь надеяться, что при дворе христианского короля сыщутся способные прочесть греческие письмена, однако Эльга велела Торлейву самому ехать с послами. Чистые листы хорошего пергамента Эльга привезла из Царьграда и ждала завершения чтения, чтобы наложить золотую печать весом в одну номисму. На той печати сокол падал на добычу, расправив два сильных крыла, – память о старинных стягах северных вождей.

– Ты ведаешь сам и слышал от других, что держава наша весьма обильна землями, водами, лесами, людьми, скотом и всеми богатствами. Есть у нас немало крещеных людей, есть и много иных, жаждущих узнать благую весть, но нет у нас ни учителей веры, ни священных книг, ни святых мощей, ни сосудов, ни церквей. Дошло до нас, что есть у тебя ученый муж, именем Адальдаг, кому дано из Рима право поставлять епископов для земель. И об этом мы просим тебя – пришли к нам рукоположенного епископа для Киева, дабы мог он поставлять священников во все земли под рукой нашей…

Послы – Острогляд, Лют и Одульв, сын старого Ивора, – стояли перед княгиней, чтобы принять грамоту, когда она будет запечатана. По сторонам выстроились полянские старейшины и дружинные бояре, у дверей теснились отроки и разный киевский люд. Позади Эльгиного престола толпились знатные жены. Величана стояла между Держаной и Живляной – женой Одульва; у той было заплаканное лицо, и она держалась обеими руками за локоть Величаны, как своей товарки по несчастью. Однако новобрачная вовсе не выглядела несчастной. Взгляд ее не отрывался от мужа, и в глазах светились гордость, счастье и лишь немного печали от предстоящей разлуки. Лют уезжал, может быть, на полгода, но, если все пойдет хорошо, он вернется уже зимой. Величана знала – разлука в четыре-пять месяцев покажется ей очень долгой. Но важнее было другое: теперь они вместе навсегда, даже когда порознь. За эти дней десять она будто стала старше и вдруг расцвела, словно лопнула почка и выпустила из плена всю свежую красоту ярко-красного цветка-блискуна[39].

Глянув на нее, Лют быстро подмигнул, будто говоря: видишь, какой важный муж тебе достался! Величана улыбнулась, уже не опуская глаз. От счастья в груди ширился горячий легкий шар, и казалось, сейчас она оторвется от дубовых плах и воспарит над полом.

Грамоту свернули, наложили печать. Мистина убрал ее в кожаный длинный мешочек, потом в узкий ящичек резного дерева, нарочно для нее изготовленный, и двумя руками подал Острогляду. Тот принял и приложил к груди, кланяясь княгине.

– И вы, когда будете с Отто говорить… – добавила Эльга, – вы расскажите ему, что у меня есть дочь… – Она оглянулась на Браню, в красивом голубом платье стоявшую возле Святанки. – Ничего не обещайте! Только упомяните, что, мол, у княгини есть дочь, еще совсем юная, но в будущем она сумеет украсить собой любой княжеский или королевский стол, какие только есть на свете…