— Недалеко от нас зверь, а может быть, и недобрый человек. Надо быть настороже. Особенно тем, кто ночью караулит. Оружие — наготове. Внимательно следите сторожевыми вышками-фигурами.

— А где же они? — послышался чей-то голос.

— На них будут показывать дышла возов, — пояснил атаман. — Если появятся татары — фигуры запылают. Так что следите! — И он поднял одно дышло и повернул его на север, в направлении хутора Зелёного, другое — на юг, в сторону Азовского моря.

Савке выпало быть подпаском — стеречь скотину вместе с Гордеем Головатым.

После дождя воздух был влажный и немного прохладный. Яркая, словно обмытая, луна выбралась на середину неба и будто остановилась передохнуть, затопляя простор густым тускло-серебристым светом. В низинах заструилась тонкая седоватая мгла.

Пасутся волы, шелестит сбитая ими трава, ведут свои бесконечные концерты сверчки. Степь вроде сузилась и, сбегая в яры и овраги, где-то обрывалась в них, терялась…

— Дядько Гордей! — проговорил вдруг Савка. — А вы были вон в том хуторе, в Зелёном? — и он показал в сторону кучевой тучи на севере. Парня томило молчание, ему хотелось говорить, и именно о том, от чего изнемогало сердце, — из ума не выходила Оксана. Но не поведёшь же ни с того ни с сего разговор о полюбившейся тебе девушке, да ещё с пожилым человеком: так хотя бы побеседовать с ним о месте, где она живёт.

— Какой я тебе дядько? — произнёс укоризненно Гордей. — Я ведь ещё не старый, а ты не маленький. Вот так. — И уже спокойно ответил: — Был, и не раз. Наши чумаки, когда здесь останавливаются, частенько проведывают кузнеца Данилу. Вот так.

Некоторое время тишина нарушалась только шарканьем по траве постолов Савки и Головатого да вздыханием волов.

— А живут в том хуторе люди, как в крепости, — клонил Савка разговор к своему, — за высокими стенами.

— Так нужно, — нехотя обронил Гордей. И, помолчав, сказал: — Башню-фигуру видел? Там дозорные. День и ночь караулят. Так нужно. А иначе зачем бы им, как аистам, в гнезде торчать.

— Разве и здесь опасно? — спросил удивлённо Савка. Но Гордей не ответил. Он стал внимательно присматриваться и прислушиваться: не доносится ли откуда-либо топот или подозрительный шелест травы. Однако вокруг всё было спокойно.

— Такое спрашиваешь, — заговорил Гордей хрипловатым низким голосом. — А где оно теперь тихо, мирно? Места, которые мы сейчас проезжаем, называются Диким полем. А протянулося оно, это поле, от Дона по-над берегами Северского Донца, низом по-над морем, аж до Днепра, а то и дальше. Земля эта, друже, русская и будто ничья. Кто хочет, тот здесь и вкореняется: занимается хозяйством или промышляет разбоем.

— Разбоем? — переспросил Савка и вспомнил, как вечером настораживал чумаков атаман Мартын.

— Люди здесь, так сказать, со всех концов, — Гордей широко развёл руками. — Тот убежал от пана-ляха, тот от боярина московского или пана украинского. Бегут, кому стало невмоготу, кого допекло, доняло. А укрыться здесь есть где — балки, овраги, степь. Жить бы здесь вольно людям, так на тебе! Хищная татарва с Крыма набегает: рушит, палит. Молодых в ясырь угоняют, в свою проклятую Кафу, а стариков и детей мертвят. А ты спрашиваешь, опасно ли. И вот так, друже, везде около Днепра, около Северского и здесь, около Савур-могилы.